Там я еще раз перепроверил билеты. Но ничего не изменилось: я выиграл только то, что и выиграл на общую сумму – шестьдесят шесть рублей шестьдесят копеек, которая была весьма далека от заказанной мною, согласно нашего с Нечистым Договора. Да, всего лишь 66,6 рублика…
Постой-постой – опять выскакивают три шестерки! Из преисподней мне показывают, что обо мне помнили и знали. Но что же тогда не сработало в их адском механизме? ЧТО?!
И что мне теперь делать? Повеситься, утопиться, разбиться? Напиться, забыться, заснуть, чтобы не проснуться? Забыть Софью, уехать, влюбиться?
В КОГО?
Я зарычал сквозь зубы, стиснув их до ломоты, до хруста, до крошения, заревел как насмерть раненый зверь, прощавшийся навсегда с такой прекрасной жизнью, всю радость и счастье которой осознал только теперь, в этот смертный час…
Застонала душа, источая ледяные слезы, падавшие в мир холодной, снежной крупой, застилая его белым, снежным саваном…
Впрочем, я был бы не я, если бы ударился в панику надолго и стал бы раскисать и хныкать всю оставшуюся жизнь. Несколько успокоившись, я взял себя в руки и стал размышлять над сложившейся ситуацией.
Да, я ничего не приобрел, но и ничего не потерял. И, вообще, что, собственно говоря, случилось? Что я, попал под трамвай, и мне отрезало ногу? Ну, положим, выиграл бы я сейчас эту чертову машину, побежал бы домой, сломя голову от радости, и тогда бы точно попал, если бы не под трамвай, то обязательно под троллейбус. А нужен ли я был бы Софье калекой? В том-то и дело, что нет! И себе такой был бы не очень-то и нужен. Конечно, Софья потеряна, но она, по большому счету, и не была моей. Другое дело, могла стать – это да. А теперь надежд, насчет нее, никаких нет. Впрочем, осталась тень надежды. Весьма призрачная. Но и ее надо использовать…
Придя к таковому решению, я засобирался домой с прежним планом действий в голове. Вернее, не совсем прежним, а несколько измененным. Я решил действовать следующим образом: на спектакль в театр теперь я не пойду, буду в семь вечера поджидать певицу у гостиницы. Постараюсь сделать вид, что оказался там случайно, вроде, прохожу мимо. Если она меня вдруг позовет, обрадуется моему появлению – тогда все отлично, продолжим завоевывать ее сердце, а если нет, то… на нет и суда нет!
С этой задумкой я поднялся и засобирался домой.
И все-таки на сердце продолжала лежать ледяная глыба, и я оставался зол на всех и вся…
В семь вечера, весь нарядный – под суконным зимним пальто с цигейковым воротником, ибо лучшего пальто у меня не было, а точнее сказать, оно, вообще, было единственным – и с портфелем в руках, я крутился около газетного киоска, что находился через дорогу напротив входа в гостиницу. Здесь я устроил свой наблюдательный пункт. Отсюда хорошо просматривалась перспектива улицы Ленина в сторону Оперного театра, который был загорожен Новогодней елкой на площади.
Эта огромная елка, сработанная из сотен обычных елочек нанизанных на общий деревянный каркас, высотой с пятиэтажку, переливалась сиянием разноцветных лампочек и поблескивала фольговой мишурой. Ее окружали всевозможные ледяные горки и домики, сказочные фигуры из снега, возглавляемые генералом Снегурочкой и главнокомандующим Новым Годом – Дедом Морозом, и все это праздничное хозяйство освещалось яркими прожекторами и многоцветьем ламповых гирлянд. Там уже помаленьку скапливался праздный люд, пока только, главным образом, школьного возраста, ибо основное взрослое население города хлынет туда после полуночи, когда нахлебаются шампанского и примут на грудь не менее чем по двести грамм на брата более крепкого горячительного.
На самой улице заканчивалась предновогодняя суета, последние прохожие, с ошалелыми глазами, словно вырвавшиеся из упряжи кони, галопировали по закрывающимся через час продовольственным магазинам в поисках недостающих деталей из снеди для украшения праздничного стола…
Одно только упоминание о новогоднем столе, всегда вызывает у меня приятное мурлыканье в желудке, особенно, если оно связано с моей тетушкой. Ее муж, дядя Сережа, доблестный майор артиллерии, провел с теткой пяток лет после войны на службе в поверженной Германии в качестве коменданта курортного городка, тихо приютившегося на берегу Балтийского моря. Там, помимо прочего, в число его задач входила помощь недальновидным немцам по перестройке их неправильного капиталистического образа жизни на самый гуманный в мире социалистический лад. В распоряжение семьи бравого коменданта командованием наших войск был предоставлен приличный двухэтажный каменный особнячок, совсем не пострадавший от войны, хозяева которого сбежали в Западную Германию от коммуниста Ивана, оставив новым постояльцам не только невиданную чудо-технику, в виде стиральной и посудомоечной машин, но и отличного повара-француза.
Оформить выезд во Францию оказалось для последнего не простым делом, ибо поварил он не в простой пивнушке для люмпенов, а у какого-то высокопоставленного офицера СС, и поэтому подлежал тщательной проверке в советской контрразведке. Поэтому французику пришлось провести пару лет в прежней должности теперь уже у советского майора, правда без официального оформления трудоустройства, но за харчи, трофейные шмотки и карманные деньги, которыми снабжал его боевой майор из своего немереного заграничного оклада.
Но не это было главным, а то, что этот французик, житель легендарной провинции Лангедок, научил мою тетушку готовить петуха в вине, при употреблении которого в пищу надо внимательно следить, чтобы ненароком не откусить вместе с куском петушатины и собственные пальцы.
Вернулся дядя Сережа с тетей Нюрой из благословенной земли на море, из уютного особнячка в землю Сибирскую, что прирастала к Советскому Союзу, в 1950 году. И вернулся в связи с назначением его начальником отдела кадров Сиблага, где по пионерским путевкам отбывали свои безразмерные сроки уголовники, политические и солдатики, ненароком или по ранению попавшие к немцам в плен. И был переселенцам из неметчины предоставлен для поселения превосходный барак, построенный из шлакоблоков хозспособом, где герой Советского Союза получил приличных размеров – аж девять квадратных метров – комнатушку с печным отоплением, без водоснабжения и с отхожим местом на улице.
Однако прибыли они назад, в немытую Россию, не с пустыми руками: с собой они прихватили контейнер с немецким шмотьем и тремя чудесами света. Это были – трофейный мотоцикл «BMW» с коляской, немногие счастливые обладатели которого в наших деревнях успешно использовали его в качестве минитрактора, стиральная машина и рецепт по приготовлению петуха в вине по-лангедокски, чем и завоевали неслыханное уважение населения всего барака. И когда тетя Нюра готовила такого петуха, и мне доводилось в это время оказаться у нее в гостях, я всегда удивлялся: почему на столе нет на десерт еще и птичьего молока?
Сегодня мои родители будут встречать Новый Год у тети Нюры. Правда, уже не бараке, а в деревянном трехкомнатном частном доме, строительством которого тетка с дядькой занимались года три, после своего возвращения с чужой, донельзя культурной, неметчины, в наш лучший в мире социалистический рай, то бишь, строй. Ибо с тех пор семья их приросла дочкой – моей кузиной – и жить на девяти метрах втроем, да еще с котом, да еще со стариками-родителями дяди Сережи, было уже немного тесновато. Одно было горько бравому вояке: не дожили его старички до нового дома, преставились один за другим незадолго до завершения строительства.