– Погодите, капитан, как это «уходим»?! Люди в воде, а мы уходим?!
– Мы обязательно должны заняться ими! – поддержал меня дядя Вова. – У них семьи, у них дети! Морской закон!
Капитан Курр поглядел на нас как на помешанных и даже не удостоил ответом. Но штурман Рахбар, подойдя вплотную, вполголоса пояснил:
– У нас не принято перечить капитану на мостике, – сказал он. – За это полагается повешение на рее.
– У всех полагается повешение на рее! Но, Рахбар, ты же нормальный мужик! Скажи капитану, что на море так нельзя! Что люди должны помогать другим людям, когда те попадают в беду!
Рахбар отвел взгляд, словно хотел промолчать о чем-то стыдном или неудобосказуемом. Наконец он выдавил:
– Это слишком опасно – заниматься спасением… Если сейчас со дна поднимутся еще кашалоты, мы уже не сможем отбиться и погибнем точно так же, как эти несчастные… Мы обязаны использовать наш шанс выжить!
– Но берег ведь недалеко? – спросил я с надеждой.
– Недалеко. Однако скорее всего их всех съедят акулы, – отвечал Рахбар бесстрастно.
Весь оставшийся день корабль зализывал раны.
Хоронили убитых – отправляя их на дно с балластными камнями под ритуальные бормотания Кадама и его адептов.
Заделывали проломы в фальшбортах.
Латали снасти и паруса.
Кадам, оказавшийся не только боевым магом и священником, но и врачом, целил раны: промывал, бинтовал, зашивал.
Молчаливый сухонький Шень Ди и капитан Курр пересчитывали солдат и отдавали указания.
Да, было и кое-что хорошее! Кадам сказал, что Тутарбана можно восстановить! В смысле, провести над глиной, которая от него осталась, особый магический обряд.
– Но сейчас я слишком ослаблен боем, – добавил Кадам. – Мне потребуется трое суток на восстановление моих сил.
Наконец на корабль опустились тревожные сумерки. Задул норд, стало зябко, и в голову полезли самые отпетые мысли.
Сидя в своей роскошной каюте с лепниной и росписями, мы с дядей Вовой едва удержались от пьянства. Но удержались.
Во-первых, потому что, честно говоря, уже не лезло.
А во-вторых, и во мне, и в моем друге оживилось врожденное чувство опасности, без которого в армии делать нечего.
Поэтому мы перебороли усталость и занялись полной разборкой и чисткой оскандалившегося поутру «Браунинга». А «Браунинг», между прочим, это полцентнера самых разнообразных заскорузлых железяк.
К концу наших оружейных бдений покрывало из бараньих шкур, на котором мы раскладывали детали, можно было разве что выбросить, ибо никаким чисткам и стиркам оно больше не подлежало.
Зато «Браунинг» стал как новенький.
За компанию я почистил свой верный «АК-12» и даже оружие последнего шанса – пистолет «ПЯ».
– Саламандры не пройдут! – сказал по этому поводу дядя Вова.
– А то! – согласился я.
После всего этого воинского марафона я просто упал на кровать лицом в богато расшитую подушку и забылся глубоким сном школьника, счастливо сдавшего последний перед каникулами экзамен.
Любой человек, путешествующий на корабле – будь то фрегат ВМФ РФ «Ретивый», или авианосец ВМС США «Рональд Рейган», или галеас имперского флота «Голодный кракен», – очень быстро привыкает, что будят его (если он, конечно, свободен от вахты) утренние склянки.
Склянки на кораблях поновее – как фрегат или авианосец – доносит до его слуха внутрикорабельная трансляция. А на всяких там галеасах, по причине их технической отсталости, удары рынды переносятся старыми добрыми акустическими колебаниями, проникающими сквозь щели в двери каюты…
В первую секунду, когда я проснулся, мне показалось, что услышанный мною сквозь сон звук и был ударом корабельного колокола. С добрым как бы утром.
Однако уже в следующую секунду посыпались все новые и новые «дззззиннь».
Металл звонко колотил о металл.
Потом послышались грузные удары – как будто деревом по дереву.
Я бросил взгляд в сторону люмика – здесь, на «Голодном кракене», был, конечно, не привычный иллюминатор, а узенькое прямоугольное оконце, забранное мутным стеклом в свинцовом переплете.
За окном стояла густая темнота.
Значит, это не утренние склянки.
А какие?
Ночные?
Проснулся и дядя Вова. Он сел на постели и принялся тереть глаза пудовыми кулаками.
– Что там, Сергуня? Опять, что ли, саламандры?
– Кто его знает… Не понос, так золотуха, – вздохнул я устало, притягивая к себе за ремень автомат.
– Так что, собираемся?
– Придется. Надо выйти поглядеть.
Мои дурные предчувствия усилились, когда с палубы донесся чей-то истошный вопль, а затем за бортом что-то увесисто плюхнуло.
Первым, что мы увидели, поднявшись на палубу, был обнаженный по пояс человек, лежащий лицом вниз в луже крови.
На его руке в призрачном свете луны блестел массивный перстень, а в затылке, покрытом редкими волосами, зияла глубокая рана.
«Капитан Курр?» – с ужасом подумал я, глядя на отложной ворот его белой рубахи, украшенный крупным жемчугом.
В этот миг на луну наползла туча. Стало совсем темно. Но не успел я зажечь тактический фонарик под стволом автомата, как палубу залил зловещий багровый свет факелов.
Мы с дядей Вовой увидели, как близ фок-мачты несколько пехотинцев с мечами пятятся к фальшборту.
И тут на них из-под опущенного на палубу рея грот-мачты со свернутым золотым парусом ринулось нечто невообразимое!
Оно, это нечто, было многоруким, многоногим и каким-то неуклюже-зловещим.
Двигалось существо странными рывками, и каждое его движение сопровождалось тем самым гулким стуком, который мы уже слышали из каюты.
Оно успело свернуть головы четырем пехотинцам и выбросить их тела за борт, пока я не признал в нем… того самого «уэллсовского марсианина», который украшал форштевень нашего корабля. То был кракен с красными стеклянными глазами!
Да что же здесь творится?! Почему ожил деревянный истукан?! Кадам от скуки наколдовал?
Я не ждал от встречи с «марсианином» ничего хорошего. Поэтому увлек совершенно офигевшего от этого зрелища дядю Вову к трапу, ведущему на ахтердек.
Там стоял наш «Утес», который мы не стали убирать с позиции – а вдруг снова саламандры? Но достичь нашего верного боевого друга нам было не суждено.
На верхней ступеньке трапа мы были перехвачены шестеркой дюжих молодцев из числа гребцов, вооруженной плотницкими топорами из хозяйства боцмана Камеля.
– Мы личная гвардия Рыжей Бороды! Нам приказано взять вас под стражу! – заносчиво заявили добры молодцы.