— Вы не мои дети. Вы — порождение моей трусости. Если бы не это, вы никогда бы не появились на свет. А сейчас я устал от собственной трусости. Я больше не хочу… — Голос говорившего осекся. Похоже, этот разговор окончательно исчерпал его силы.
Ив покачал головой. Вот оно что. Неужели он нашел создателя Детей гнева? Что ж, тогда становилось понятно, почему ящероголовые столь уверенно чувствуют себя в мирах людей. Они и сами были людьми. Только измененными генетически. То самое Первое поколение, о котором ходило так много слухов в ЕГО время, но которого никто никогда не видел. О нем в среде благородных донов жило множество легенд. А это означало, что он ни в коем случае не должен убивать их. Вот только сможет ли он остановить их без убийства? Если бы они были людьми, то не о чем и говорить. С десятком людей, даже самых подготовленных, он бы справился без особого труда. Но насколько неуязвимы эти… пожалуй, все равно их следовало бы называть людьми. Но додумать мысль до конца ему не удалось.
Где-то далеко, на грани чувствительности, он услышал торопливые шаги, которые быстро приближались. Ив чертыхнулся. Он узнал шаги. Похоже, брат Томил каким-то образом вычислил, куда направился «аббат Ноэль». Впрочем, этого следовало ожидать. Ведь молодой клирик был достаточно умен для того, чтобы, пребывая на второстепенной должности в канцелярии кардинала Макгуина и не пытаясь влезть в интриги, стать чрезвычайно полезной персоной. Настолько полезной, что кардинал Макгуин, невзирая на все свое отвращение к подобным «серым мышам», поручил столь щекотливое дело именно ему. Но сейчас его появление означало, что время ожидания практически исчерпано. Если Ив не вмешается, от парня останется чуть больше восьмидесяти килограммов никому не нужного дерьма. Ив повернул голову в сторону опоры. Фигуры в плащах закончили разбираться с лежащим на земле телом, упаковав его в некое подобие картонного пакета, похожего на те, что используют хозяйки для укладывания покупок в супермаркете. Судя по едва различимой, даже при его зрении, сетке в том месте, где у человека, упакованного в пакет, должно было располагаться лицо, и тому, как аккуратно они действовали, тот был еще жив. Поэтому с ними следовало разобраться в первую очередь. Ив двумя быстрыми движениями закатал рукава рясы и двинулся вперед, на ходу нырнув в боевой режим…
Брат Томил разглядел неясные фигуры впереди, когда до них оставалось не более трех десятков ярдов. Похоже, дюжий духовник переусердствовал, выполняя распоряжение «аббата» (теперь он даже про себя произносил его сан в кавычках), не только выключив камеры наружного наблюдения, но и вырубив освещение доброго участка ограждения. Сначала это оказалось монаху даже на руку. Черный провал длиной в добрых полмили, образовавшийся в ярко освещенной непрерывной линии внешнего ограждения посадочного поля, ясно указывал, в какую сторону рванул «аббат». Но сейчас это обернулось против него, поскольку к тому моменту, когда он увидел впереди неясные фигуры, они уже не только заметили его, но и подготовились к встрече. Во всяком случае, когда брат Томил, задыхаясь от быстрого бега, наконец разглядел впереди «встречающих» и, резко затормозив, огляделся по сторонам, то оказалось, что все пути к отступлению уже отрезаны. Однако темные фигуры стояли молча, не совершая никаких угрожающих действий. Монах замер, тяжело дыша и растерянно озираясь, абсолютно не представляя, что же делать дальше. В этот момент один из тех, кто стоял перед ним, заговорил странным, глухим, пришепетывающим голосом:
— Что тебе надо?
Брат Томил замер. Он никак не ожидал, что ящероголовые твари, а о том, что это именно они, он догадался сразу, умеют говорить. Хотя, по логике вещей, этого следовало ожидать. Но что ответить на этот вопрос?
Неожиданно из-за спин тварей послышался голос «аббата»:
— Церковь берет этого человека под свою защиту. Судя по тому, что темные фигуры при этих словах подпрыгнули на месте, появление «аббата» оказалось неожиданным не только для монаха. Тот, что задал вопрос брату Томилу, резко развернулся к новому действующему лицу и после секундной задержки хрипло выпалил:
— Кто ты?
«Аббат», как-то вызывающе неторопливо сделал пару шагов вперед и, остановившись рядом с чем-то, очень напоминающим валяющуюся на бетоне кучу тряпья, спокойно обвел взглядом десяток фигур, сжимающих наведенные на него пневматические игольники, а затем тихо заговорил:
— Я — аббат Ноэль, настоятель монастыря святого Самуила на Тольме. Мы берем этого человека, — тут он мягким, но точным жестом указал на кучу тряпья у его ног (в этот момент до брата Томила наконец дошло, что это лежащий человек), — под свою защиту. Сейчас мы с моим духовным собратом отнесем его на наш корабль и окажем ему первую помощь.
— Нет. Он останется с нами.
Тон, которым были произнесены эти слова, был достаточно жестким, но на фоне того, что раньше эти твари вообще не затрудняли себя никакими объяснениями, подобная сдержанность выглядела просто удивительной.
— Этого не будет, — Голос «аббата» был чрезвычайно кроток, но монах уже знал, ЧТО скрывается за кротостью. «Аббат» вскинул руку: — Не надо стрелять! Вы не сможете меня убить, но вас слишком много, и мне придется покалечить многих из вас.
А я не знаю, как много в вас от людей и подойдут ли вам наши реанимакамеры.
От его голоса веяло такой убежденностью и состраданием, что вожак невольно опустил игольник и переспросил:
— Кто ты? «Аббат» кротко улыбнулся:
— Это неважно.
В этот момент раздался короткий хлопок, практически мгновенно перешедший в быстрое стаккато выстрелов. У кого-то из ящероголовых не выдержали нервы, или, может, с людьми говорил вовсе не вожак, а просто тварь, лучше других освоившая язык. На этот раз «аббат» не исчез. Он только размазался, растекся, как спицы в быстро крутящемся велосипедном колесе. А когда его изображение вновь собралось, он стоял все в той же позе, что и до начала стрельбы. Весь этот ливень смертоносных стрел, обрушившийся на него, не оставил на нем ни единой царапины.
Брат Томил изумленно моргнул. ЭТОГО ПРОСТО НЕ МОГЛО БЫТЬ! Пневматический игольник как раз потому и считался таким смертоносным, что имел управляемое баллистическим компьютером корректирующее сопло выброса иглы с углом корректировки до шести градусов. А это означало, что на дистанции десяти ярдов иглы, выпущенные при одном и том же угле положения ствола игольника, могли лечь на расстоянии пятидесяти сантиметров одна от другой. То есть стрелку достаточно было просто ткнуть стволом куда-то в сторону цели и нажать на спуск, а вычислитель сделал бы остальное. Что, вкупе с полным отсутствием отдачи и максимальным темпом стрельбы в пять сотен выстрелов в минуту, давало практически стопроцентную вероятность поражения цели. А учитывая то, что, как правило, иглы снаряжались еще и необходимом классом ядов — от паралитических до смертельных мгновенного действия — либо микрозарядами, в ближнем бою не было оружия более эффективного.
Но «аббат» остался абсолютно невредимым. По-видимому, на нападавших этот факт произвел не меньшее впечатление. Однако так быстро сдаваться они не собирались. Вожак (похоже, говоривший с ними был вожаком) выкрикнул какую-то гортанную команду и гибким грациозным движением, неожиданным для столь массивного тела, скользнул вперед, на ходу обнажив узкий длинный клинок, спрятанный где-то в складках мешковатого плаща. «Аббат» огорченно покачал головой и вдруг заговорил на незнакомом языке, хрипло-гортанном, с резкими, хлесткими согласными и рычащими гласными. На этот раз в его тоне не было ни кротости, ни смирения. Он подавлял абсолютной властностью. Нападавшие замерли, как будто натолкнулись на стену. Затем вожак что-то ответил ему на том же языке, но с заметной натугой. «Аббат» вновь прорычал повелительную фразу, и все твари вдруг, как один, рухнули на колени и замерли перед «аббатом» в странной, но, несомненно, униженной позе. «Аббат» нахмурился и, раздраженно искривив губы, бросил резкую фразу.