На лице Скшетусского отразилось крайнее изумление.
— Но ты не можешь нарушить прямой указ императора и передать командование… другому лицу. Богун усмехнулся:
— Ты прав, не могу, пока я жив… Но я… сделаю своей ставкой мой капонир.
Генерал отшатнулся и охнул, представив, во что превратится капонир в первые же мгновения атаки, а затем качнулся вперед и схватил друга за плечи:
— Нет, Тарас, нет, не посмеешь это сделать, это безумие… это невозможно!..
— Там мои люди, Тадеуш, мои бойцы, и… только ты сможешь совершить чудо и выиграть эту битву. — Богун резко сбросил руки генерала со своих плеч и в свою очередь схватил его за воротник куртки: — Выиграй ее, Тадеуш, или я достану тебя с того света!
Несколько секунд они мерили друг друга горящими взглядами, затем Скшетусский сделал шаг назад и, даже не вспомнив, что стоит в домашней куртке и с непокрытой головой, вскинул ладонь к виску и прорычал:
— Во славу Отечества!
Богун медленно поднял руку и, тяжело вдавив ладонь в череп у самого обреза берета, глухо ответил:
— Во славу Отечества! — и после короткой паузы усталым голосом добавил: — Пошлите вызов командующим секторами, генерал. Нам надо сформировать квартирмейстерские команды для организации размещения переселенцев.
Через восемнадцать часов первые транспорты с переселенцами начали входить в атмосферу Светлой.
Карим стоял, тяжело дыша и опираясь рукой о стену фехтовального зала, представлявшего собой огороженную часть самого широкого коридора на корабле. В десяти шагах от него, небрежно опираясь на эспадрон, стоял Ахмолла Эррой, с момента появления духанщика на корабле взявший над ним шефство.
— Ну что, очухался? Продолжим?
Карим со всхлипом втянул в легкие воздух, смахнул рукой пот и отделился от стены. О аллах, ТАК его не гоняли даже в первые дни в учебном партияте. Ахмолла Эррой подбадривающе улыбнулся, вскинул эспадрон, несколько раз рубанул им воздух, разминая руку, а затем скользнул вперед. В следующее мгновение на бывшего чахванжи обрушился такой град ударов, что от него повалил пар. Через несколько секунд все кончилось. Карим обнаружил себя на спине, без эспадрона и со здоровенной кровоточащей ссадиной на левой стороне груди. Вот, дерьмо ифрита, опять! Слава аллаху, хоть на этот раз он ни разу не задел лезвием эспадрона боковых стенок коридора.
— Ладно, вставай, на сегодня хватит.
Бывший чахванжи, морщась от боли, осторожно сел, помогая себе обеими руками. Некоторое время он молча сидел, сумрачно насупив брови, а потом резко, даже радуясь прострелившей грудь боли, вскочил на ноги. Ахмолла Эррой неодобрительно покачал головой:
— Это ты зря. Могу тебе сказать, что ты явно прогрессируешь.
Карим покосился на ссадину, уже вовсю сочившуюся кровью, и нахмурился. Ахмолла Эррой задумчиво почесал в затылке, затем шагнул вперед и положил свою лопатообразную руку на плечо бывшему духанщику:
— Знаешь, обычно мы не рассказываем об этом новичкам, но ты вроде как не совсем новичок… В общем, у донов не приняты никакие особые педагогические приемы, программы боевой подготовки или иная муть, как в регулярном флоте. Бери эспадрон и рубись. А пока рубишься — учись. Победил слабого — рубись с тем, кто посильнее. Но каждый будет драться с тобой в полную силу. Ты не представляешь, сколько начитавшихся комиксов сопляков после такой обработки сбегало с кораблей в следующем же порту. И тем лучше. Этакий психологический отбор. Как можно доверять тому, кто не выдерживает даже напряжения учебных схваток? И никаких забот с объяснением и уговорами — сам убедился, и сам ушел. — Он сделал паузу, давая возможность Кариму осмыслить его слова, и продолжил: — Но на всяком корабле всегда есть и сильные и более слабые бойцы-рукопашники… новички или те, кому аллах не дал. А у Нас… Самый слабый из моей абордажной команды служил бы украшением десантного наряда любого корабля. А меня они считают лучшим из всех. — Дружески хлопнув Карима по плечу, Ахмолла Эррой раз вернулся и двинулся в сторону ствола центрального лифта. Что ж, у боцмана всегда много забот. А убирать ширмы и приводить коридор в порядок — дело ученика. Карим осторожно втянул воздух и, с удивлением отметив, что душещипательная речь боцмана сыграла свою роль и ему действительно стало легче на душе, подхватил ближнюю ширму за верхний угол…
На Светлой он проторчал более полугода. На следующее утро после того памятного ночного разговора у корабельной опоры его разбудили рано. Карим едва успел продрать глаза, как дверь кубрика распахнулась и на пороге появился Ахмолла Эррой:
— Кончай спать, у тебя десять минут на то, чтобы привести себя в порядок и прихватить на кухне пару ломтей хлеба и тубу с чаем. Пожуешь уже в боте. Понятно?
Карим, глядевший на него ничего не понимающими со сна глазами, только кивнул. Ахмолла Эррой покачал головой и исчез.
Спустя пятнадцать минут бывший чахванжи сидел в легком пластиковом креслице, хмуро жуя огромный, в полбатона, бутерброд — хлеб, майонез, ломтики соленой стапеньи и здоровенный шмат хорошо прожаренной говядины и запивая эту монументальную конструкцию крепким горячим чаем. В принципе, такое стремительное развитие событий его не особенно расстраивало, а недовольство было вызвано совершенно другими причинами, нисколько не относящимися ни к раннему подъему, ни к завтраку на ходу. И самая главная из этих причин сейчас сидела в переднем кресле тесного салона, кутаясь в паранджу и демонстративно не обращая на Карима никакого внимания.
Через сорок минут бот приземлился в небольшой котловине, окруженной невысокой горной грядой.
Похоже, это был один из немногих уголков на планете, не тронутых войной. Горы были покрыты густым смешанным лесом, а в самом центре котловины в небольшом круглом озере отражались голубые небеса. Озеро питалось ручьями, сбегавшими с горных склонов, а из самого озера вытекала узкая быстрая речка. Эта идиллия кончалась милях в десяти от котловины, а дальше начинались голые скалы или черный частокол обгоревшего леса.
Бот опустился на берегу озера. Ахмолла Эррой, сидевший за пультом управления, покинул свое кресло и, протиснувшись по салону, откинул выходной люк:
— Выбирайтесь.
Оказалось, что долина обитаема. Когда они ступили на мягкую зеленую траву, из-за деревьев показалась высокая фигура в длинном черном балахоне с капюшоном на голове. Фигура остановилась в двух шагах от них, дождалась, пока Ахмолла Эррой закроет люк бота, а затем молча повернулась и двинулась в лес. По-видимому, этим подразумевалось, что они должны так же молча следовать за ней.
Через пятнадцать минут они вышли на просторную поляну, по периметру которой под деревьями были устроены длинные навесы. Под некоторыми навесами располагались лавки и столы, под другими — что-то вроде лежаков, третьи были заставлены какими-то предметами. Но главное, что притягивало внимание, находилось немного дальше, у края поляны. Это была скала. Она, как и все скалы вокруг, была покрыта лесными зарослями, но стена, выходящая на поляну, представляла собой фасад огромного храма, украшенного необычной резьбой. Карим ахнул.