Инга с деланной застенчивостью наклонила головку к левому плечу и томно спросила:

— А что, в обязанности секретаря генерального директора входит и отслеживание графиков туристических групп?

Парень рассмеялся, очень приятно — весело, беззаботно и добро.

— Да нет, конечно, но Дарья Александровна любит всегда быть в курсе, так что я отслеживаю очень многие вопросы, которые могут привлечь ее внимание.

Инга не выдержала и тоже тихонько засмеялась.

— Да ну, такой молодой Поскребышев?

Парень удивленно воззрился на нее, но лишь на мгновение, после чего опять рассмеялся:

— Ну… почти. Хотя у нас тут много смеялись, когда эта дура Кершоу из «Ньюсуик» назвала Дарью Александровну Сталиным в юбке.

— А что, это не так?

Парень прищурился:

— У-тю-тю, да у нас, оказывается, уже все продумано, уже статья в головке набросана, и на продолжение темы в «Ньюсуик» уже кое-какие виды имеются. Только некоторых сочных и колоритных деталей добавить, и бац! Статья готова.

Инга вздрогнула. Вот дьявол, она совершенно не ожидала, что этот парень ее вычислит, да еще так молниеносно. В принципе все действительно было решено еще до отъезда. Причем Инга считала, что ей удалось провернуть просто блестящую комбинацию. Эта публикация в «Ньюсуик» должна была дать мощный толчок ее журналистской карьере. Питер Стонквик, с которым она обговаривала окончательные детали, намекнул ей, что они давно ищут молодых перспективных журналистов с «незамыленным взглядом», способных критически оценивать то, что происходит в Империи. Так что она может очень выиграть, если ее статья будет отличаться от восторженных материалов о «Северном сиянии», которыми переполнена мировая пресса. Инга решила во что бы то ни стало сорвать крупный куш и начала атаку на Долинскую уже в вертолете. Она должна была получить «эксклюзив», причем «эксклюзив» определенного толка. Так что Долинскую она обрабатывала очень аккуратно — и глазками наивно хлопала, и ротиком чуть ли не причмокивала, изображая из себя сексуально озабоченную недалекую блондиночку, а зайчиков зеркалом пускала именно потому, что человеку свойственно снисходительно относиться к тому, кого он как бы уже вычислил. И вот такая осечка… Инга вымучила усмешку:

— Ну что вы…

Парень еще пару мгновений «ласкал» ее своим ироничным взглядом и вдруг тоже смутился и отвел глаза. В этот момент на его столе ожил спикерфон.

— Толенька, я тут немного задерживаюсь, так что пока покорми девочку и… на галерею ее отведи, что ли? У нас там есть кто?

— Нет, Дарья Александровна, японцы только что ушли, а журналисты пока в нижних залах.

— Ну вот и ладненько.

Спикерфон замолчал. Парень и Инга еще некоторое время старательно избегали встречаться глазами друг с другом. Наконец парень вздохнул и несколько уныло произнес:

— Ну, кушать вы, наверное, еще не хотите.

Инга, уже успевшая немного прийти в себя и лихорадочно прикидывавшая, как «разрулить» ситуацию с наименьшими потерями (если парнишка хотя бы намекнет Долинской о своих предположениях, о материале можно забыть), тут же ухватилась за это предложение:

— Ну почему же? Я, признаться, перед полетом почти не ела, опасалась за свой желудок, знаете ли…

Парень слегка оживился:

— Ну что ж, тогда предлагаю совместить полезное с приятным. На шестом ярусе есть очень приличное кафе, как раз над обзорной галереей…

Через пятнадцать, минут они сидели за столиком у окна и пили довольно неплохой кофе с прекрасными свежайшими булочками. За окном мерно двигались лопасти генераторов, а чуть дальше, километрах в пяти, сияла огнями громада соседнего генераторного комплекса. Половина кафе была занята возбужденными японцами, увешанными камерами. Они тыкали пальцами в сторону окна и что-то громко лопотали. Парень, прислушивавшийся к их разговору, неожиданно улыбнулся. Инга, которая все это время отчаянно флиртовала с ним, насторожилась:

— Что?

Парень пожал плечами:

— Да так… — Потом, смилостивившись, пояснил: — Вон тот, седой, в очках, до того расчувствовался, что заговорил стихами.

Инга понимающе кивнула:

— Так ты знаешь японский?

Парень хмыкнул.

— Да так, немножко…

Инга окинула его задумчивым взглядом. Вот черт, а мальчик, пожалуй, может пойти очень далеко… Терранский университет, секретарь Долинской, языки… А она-то сначала оценила его по нижней шкале. Инга уже вступила в тот возраст, когда романтические бредни уступают место строгому расчету и стремлению планировать свою жизнь. Впрочем, об этом можно подумать завтра, а сейчас надо добить проблему, возникшую по ее собственной неосторожности (ну надо же ей было ляпнуть про Поскребышева, хотя кто знал, что у мальчика так развито ассоциативное мышление).

— И часто у вас бывают такие экскурсии?

На лице падая снова промелькнула ироническая усмешка.

— Что значит часто? У нас по семь экскурсий в день и заявочная очередь заполнена на три месяца вперед.

Инга удивленно воззрилась на него:

— Вот оно как… — Она посмотрела на панораму за окном. — Да, это, конечно, впечатляет, но никогда не думала, что до такой степени!

— Это их впечатляет мало. К нам едут в основном те, кто вложил деньги в проекты БЗЛ. Чтобы убедиться, что эти деньги не исчезли. И на них производят впечатление вовсе не размеры или техническое совершенство конструкции, а то, что их деньги уже работают. Почему американцам, несмотря на все их старания, не удалось раздуть вселенский скандал по поводу банкротства БЗЛ? — Парень мотнул головой в сторону окна. — Именно поэтому. Это есть, и это уже работает.

Инга задумчиво оттопырила губу:

— А почему они не вкладывают деньги у себя? Я слышала, японцы тоже разворачивают строительство энергетической плети на своем побережье, но у них трудности с финансированием. А у нас — нет. Странно.

— Знаешь, на свете не так много людей, готовых доверить деньги, скажем, под техническое обоснование или под готовый проект, либо еще под что-нибудь подобное. Деньги дают под имя. Под человека, а особенно охотно под того, кто доказал, что умеет с ними обращаться. И беда японцев в том, что у них такого человека нет.

И оба поняли, о ком идет речь…

Два дня спустя Инга улетала в Москву с вожделенной статьей и… большим сомнением, стоит ли ей завязываться с «Ньюсуиком».

2

Полковник Баштан ввалился в собственный кабинет как был, в грязных, залепленных глиной сапогах и измурзанной полевухе, с черным от недосыпа и трехдневной щетины лицом. Ногой распахнув дверь, он сделал несколько шагов вперед, обогнул стол и устало рухнул в кресло, бросив перед собой тяжелые, с крупными кистями руки. Несколько мгновений он сидел, тупо уставившись в одну точку, потом скрипнул зубами и стиснул кулаки. Вот и все… Все надежды, планы, мечты — все, все пошло псу под хвост!