– Нет, твои слова меня не шокируют, – ответил Стефан. – Просто я…
– Просто ты не хочешь разговаривать на данную тему. Что ж, извини, но тебе придется поговорить со мной об этом, хочешь ты или нет. Даже если мне придется с тобой поссориться. Если какой-то тип действительно убил моего мужа, я должна знать об этом все. Потому что, как ни крути, я здесь тоже лицо заинтересованное. Надеюсь, ты не станешь против этого возражать? Неужели тебе не хочется просветить меня, Стефан?
– Дело не в том, что я не хочу просветить тебя, мама. А в том, что я сам нахожусь во мраке неведения.
– Неужели?
Странная интонация в голосе матери заставила Стефана поднять на нее глаза. На мгновение ему показалось, что она смеется над ним. Но ее лицо продолжало оставаться совершенно серьезным.
– В таком случае, – сказала Элинор, – тебе тем более нужно поговорить на эту тему с кем-то из близких. Предположим, речь и впрямь идет о самом настоящем убийстве и офис коронера вынес именно такой вердикт. Кого, по твоему мнению, полиция стала бы подозревать в первую очередь?
– Не знаю, – ответил Стефан, одарив ее смущенным взглядом.
– Перестань, Стефан! Что значит – «не знаю»?… Где же твой прославленный острый ум? – Сейчас мать говорила с ним точно так же, как много лет назад, когда учила его читать, а он запинался. – Даже я кое-что знаю об этом. В таких случаях, если мне не изменяет память, полиция обычно начинает подозревать кого-то из членов семьи.
– Господи, мама! Надеюсь, ты не хочешь сказать, что?…
– Кого-то из членов семьи, – повторила миссис Дикинсон. На этот раз Стефан окончательно понял, что мать пытается шутить на эту, прямо сказать, не самую веселую тему, но у нее плохо получается. – И первым делом, разумеется, подозревают вдову убитого. Ну а если серьезно, Стефан, я даже испытываю приятное чувство облегчения при мысли, что находилась тогда в Борнмуте и у меня имеется достаточно весомое алиби.
– Мама, как ты можешь так говорить!
– Не обращай внимания, – неожиданно жестко сказала миссис Дикинсон. – В любом случае это хорошо для меня. Ну а вслед за вдовой обычно наступает очередь ближайших родственников. Вы с Анной, похоже, тоже ни при чем, поскольку находились в Швейцарии, и есть люди, которые могут это подтвердить. Остается Мартин. Ты случайно не знаешь, у него есть алиби?
– Если честно, не имею представления. Я его об этом не спрашивал.
– Я и не утверждаю, что ты должен знать. Такого рода информация – вещь опасная. Ее избыток или, наоборот, нехватка могут породить в семье чувство всеобщей подозрительности по отношению друг к другу. А я до такой степени старомодна, что мир в семье представляется мне важнее даже очень больших денег. Тем не менее полицейские будут задавать именно такие вопросы, не правда ли? Предположим, объяснения Мартина их устроят. Что тогда? Тогда они станут проверять алиби других наших родственников. Тут, правда, я нахожусь в некотором недоумении, – добавила Элинор с сомнением в голосе. – Как ты думаешь, братьев и кузенов они тоже будут допрашивать?
– Если ты имеешь в виду дядю Джорджа или кузена Роберта, то я обеими руками голосую за то, чтобы их тоже включили в список подозреваемых. О дядюшке Эдварде и Страхе Божьем я уж не говорю. Может, за неимением полиции мне начать их допрашивать, причем прямо сейчас?
– Полагаю, пока этого делать не стоит. Давай лучше предположим, что полиция уже встретилась с ними, допросила, но ничего подозрительного в их ответах не обнаружила. При таком условии детективы продолжат поиски человека, у которого был мотив для совершения преступления. Где, спрашивается, они будут его искать?
– Это зависит от того, каким человеком был убитый. По крайней мере я так думаю.
– Каким он был человеком?… – протянула Элинор. – Именно! Значит, полицейским придется выяснить это. Полагаю, здесь они встретятся с немалыми трудностями. Почти с такими же, с какими встретишься ты, задавая неудобные вопросы, скажем, дядюшке Джорджу. Хотя мне кажется, что у нас в этом смысле имеются перед полицией определенные преимущества.
– Это какие же? – осведомился Стефан, неожиданно почувствовав, что разговор с матерью становится по-настоящему интересным.
Мать, как всегда, предпочитала обходные пути и не торопилась сообщать свою точку зрения.
– А ты сам знаешь, каким человеком был твой отец? – спросила она.
Сразу же выяснилось, что дать ответ на этот вопрос не так уж просто.
– Считаю, что большинство знавших его скажут, что он был не слишком дружелюбным, – произнес после паузы Стефан.
– Но ты, надеюсь, не думаешь, что он относился к тому типу людей, у которых много врагов, особенно врагов смертельных?
– Нет, разумеется. Насколько мне известно…
– Насколько мне известно… – тихим голосом повторила Элинор. – Полагаю, то же самое могут сказать и другие члены нашей семьи – «насколько нам известно». Возможно, эти слова в определенном смысле являются отражением всей нашей семейной жизни. Ибо мы в знании отца не продвинулись дальше этого. Но как бы то ни было, сомнительно, что полицейские, занимаясь исследованием личности Леонарда, смогут узнать нечто большее. Уверена, что они и до этого не докопаются. Установят только, что он вышел в отставку и жил на пенсию, а уже одно это никак не вяжется с мыслью о больших деньгах, зависти, желании занять его пост и тому подобном. Вдобавок они не обнаружат никаких свидетельств о ссорах или скандалах, за пределами родного дома, что могло бы заставить кого-то лишить его жизни. Опять же, «насколько нам известно». Правильно?
– Да.
– Стало быть, наши воображаемые полицейские, – продолжила Элинор, – будут вынуждены углубляться все дальше в его прошлое, постоянно расширяя область поисков, если, конечно, у них найдутся для этого средства и время. Последнее же весьма сомнительно, и тут, как я уже говорила, и заключается наше преимущество. Ибо трудно искать черную кошку в черной комнате, особенно если ее там нет.
Элинор Дикинсон поджала губы и привычным жестом подняла руку к волосам, чтобы поправить прическу.
– Кстати, насколько ты осведомлен о его жизни в молодые годы? – неожиданно спросила она.
– Ничего об этом не знаю. Только какие-то воспоминания о Пендлбери, но они относятся скорее к детским годам. А больше он никогда ничего мне не рассказывал. Еще одна присущая отцу черта – он представлялся настолько самодостаточным, что жил, казалось, в некоем вакууме.
Элинор согласно кивнула:
– Именно. И знаешь что, Стефан? Можешь считать меня недалекой и совершенно нелюбопытной женщиной, но я знаю о нем ничуть не больше, чем ты.
– Вот как? – воскликнул Стефан, испытавший сильное разочарование. – А я-то думал, ты расскажешь мне что-нибудь полезное.
– Не расстраивайся, расскажу. Интересное, это точно. Но вот насколько это может быть тебе полезным, не знаю. Однако думаю, полиция, которую мы вообразили, почти наверняка решила бы, что этот рассказ стоит выслушать. И самое любопытное заключается в том, что я знаю об этом сейчас гораздо больше, чем при его жизни.