Оливер задумался:
– Нет, красивой ее не назовешь, но она обладает индивидуальностью. Такие лица трудно забыть.
– Есть еще кое-что, о чем вы не упомянули, – заметил Генри Рэтбоун. – Как насчет репутации?
– О да, – немедленно согласилась Эстер. – Угроза ее чести и достоинству тоже могла заставить Александру потерять голову. Или другой вариант: если страдали честь и достоинство тех, кого она любит.
– Но кто мог угрожать ее чести? – нахмурившись, спросил Оливер. – Пока ничто не указывает на такую возможность. И почему, в таком случае, она скрывает это от нас? Или же речь идет о чести кого-то другого. Надеюсь, вы имеете в виду не генерала?
– Шантаж, – вдруг предположила мисс Лэттерли. – Естественно, Александра молчит, чтобы не выдать тот секрет, ради сокрытия которого она и убила шантажиста.
– Муж шантажировал свою жену? – скептически переспросил младший Рэтбоун. – Ну это все равно что перекладывать деньги из одного кармана в другой.
– Не обязательно из-за денег, – быстро нашлась женщина. – Он мог добиваться, например, власти над ней.
– Но кому бы он рассказал ее секрет, моя дорогая Эстер? В этом случае скандал бы обрушился на них обоих. Обычно, если женщина совершила что-то недостойное, об этом как раз грозят рассказать ее мужу.
– О! – Мисс Лэттерли наконец поняла свою ошибку. – Да, верно…
Она метнула взгляд на Оливера, ожидая увидеть в его глазах осуждение, но подметила лишь добродушную усмешку. Все-таки до чего ей спокойно было в обществе двух этих симпатичных людей! Еще немного, и захочется остаться здесь навсегда. С трудом ей удалось вернуться к теме разговора.
– Тогда я вообще не вижу во всем этом смысла, – сказала Эстер, потупившись. – Вы говорите, он был замечательным отцом, если не брать во внимание тот случай с Сабеллой…
– А раз в этом нет смысла, – задумчиво молвил Генри, – стало быть, вы что-то упустили либо неверно истолковали уже известные факты.
Эстер взглянула на его умное аскетическое лицо и улыбнулась, сама не зная чему.
– Тогда лучше вернуться к началу и рассмотреть все заново, – подвела она итог. – Я все-таки думаю, что мы именно неправильно что-то истолковали.
– А стоит ли? – мягко спросил Рэтбоун-старший. – Если вы обнаружите истинную причину убийства, это как-нибудь изменит ее судьбу, Оливер?
– Не знаю. Возможно, что и нет, – признался тот. – Но не могу же я идти в суд, совсем ничего не имея на руках!
– Это все твоя гордыня, – прямо сказал ему отец. – А как насчет ее интересов? Если бы она считала, что правда поможет на суде, то, полагаю, не молчала бы.
– Наверное, – кивнул адвокат. – Но выбирать линию защиты все-таки предоставьте мне.
– Похоже, ты просто не хочешь оказаться в проигрыше, – бросил старик, снова переключая внимание на свою тарелку. – Но боюсь, что и победа принесет тебе мало радости. Ты всего лишь докажешь, что Оливер Рэтбоун может раскопать правду, несмотря ни на что. Несмотря на то, например, что для Александры легче пойти на виселицу, чем открыть эту правду людям.
– Я ни одного своего открытия не пущу в ход без ее разрешения, – быстро ответил его сын, слегка зардевшись. – За кого ты меня принимаешь?
– У тебя горячая голова, мой мальчик, – заметил Генри. – Вдобавок ты самоуверен и дотошен, но это, видимо, от меня.
Больше они о деле миссис Карлайон в тот вечер не говорили. Шла приятная беседа о музыке, в которой все хорошо разбирались. Генри Рэтбоун оказался горячим поклонником Бетховена и был без ума от его последних квартетов, созданных композитором уже в те годы, когда он был поражен глухотой.
Побеседовали также о политике. Был разговор о новостях из Индии, где обстановка накалялась с каждым днем. Припомнили и Крымскую войну, но Генри заговорил о бездарности командования и бесполезных жертвах с таким гневом, что Эстер и Оливер, переглянувшись, сменили тему.
Потом мисс Лэттерли с Рэтбоуном-младшим погуляли по саду и остановились у калитки, за которой в сумерках белели цветущие яблони. Аромат их кружил голову.
– Новости из Индии весьма тревожны, – сказала Эстер. – А здесь такой покой, что даже больно думать о мятеже и войнах… Невольно чувствуешь себя виноватой.
Юрист стоял рядом, и она ощущала тепло его тела. Это было острое и приятное чувство.
– Винить себя не стоит, – ответил он, и мисс Лэттерли показалось, что ее собеседник улыбается, хотя из-за темноты она могла лишь догадываться об этом. – Вы никому не поможете, отвергая то, что дает вам жизнь. Это было бы по крайней мере неблагодарно.
– Конечно, вы правы, – согласилась женщина. – Когда-то я гуляла вдоль крымских полей сражений, отлично зная, что творилось недавно поблизости. И все же, чтобы выстоять, тянулась к тишине и цветам. Не поддерживая в себе силы, моральные и физические, не принесешь пользы другим. Умом я это понимаю.
Рэтбоун вежливо взял ее под руку, и они двинулись вдоль увитой шиповником каменной стены.
– Вы, наверное, испытываете то же самое, когда ведете трудные дела? – спросила Эстер. – Или вы более практичны? Даже не знаю… Вы часто проигрываете?
– Конечно, нет. – Голос ее спутника был насмешлив.
– Но были же у вас неудачные случаи!
Насмешка испарилась.
– Да, случалось и проигрывать, – не стал отрицать адвокат. – Я долго не мог потом заснуть, представлял себе, что сейчас происходит с осужденным. Я вот валяюсь в своей постели, а этого беднягу, что верил мне и надеялся, через несколько дней уложат в холодную землю…
– Оливер! – Мисс Лэттерли повернулась к нему и, глядя в глаза, положила обе руки ему на грудь.
Рэтбоун мягко взял ее руки в свои:
– А у вас пациенты разве никогда не умирали, моя дорогая?
– Умирали, конечно.
– Неужели вы себя потом в этом не винили? За то, что не смогли спасти их, облегчить страдания?
– Винила. Но здесь вы либо забудете о таких чувствах, либо сойдете с ума – и что тогда будет делать следующий ваш пациент?
– Верно. – Адвокат поднес руки женщины к своим губам и галантно поцеловал сначала левую, затем – правую. – Мы оба делаем все, что в наших силах. Так давайте ни в чем себя не винить и просто наслаждаться лунным светом и цветущими яблонями. Обещаете?
– Обещаю, – мягко сказала Эстер. – А также звездами и жимолостью.
– Ну, насчет звезд не беспокойтесь, – со смехом отозвался Оливер. – Они принадлежат всему мирозданию. А вот жимолость у ограды фруктового сада – английская собственность. Это – наше.
Рука об руку они вернулись к дому. Генри Рэтбоун стоял у окна и вслушивался в трели ночного соловья.
Полчаса спустя мисс Лэттерли попрощалась с хозяевами. Она непростительно долго засиделась в гостях, и все-таки это был один из лучших вечеров в ее жизни.