– Она даже ни разу не намекнула вам, что ее муж изменяет ей с другой женщиной?!
Харгрейв наклонился вперед, опершись на перила:
– Нет… Не намекала. Я уже говорил, мистер Рэтбоун, что никакого драматического открытия она сделать не могла, потому что открывать было нечего. Эта измена, если вам так угодно, является плодом ее воображения.
– Или вашего, доктор, – процедил сквозь зубы Оливер.
Чарльз вспыхнул, но скорее от смущения и злости, чем от чувства вины, после чего бестрепетно взглянул адвокату в глаза.
– Я лишь ответил на ваш вопрос, мистер Рэтбоун, – резко сказал он. – Вы же извращаете мои слова. Я не говорил о том, что измена была. Напротив, я говорил, что ее не было.
– Совершенно верно, – согласился защитник, поворачиваясь к залу. – Измены не было, и миссис Карлайон ни разу не упоминала о ней как о причине своего потрясения.
– Это… – Харгрейв колебался, точно не находя нужных слов.
– Но чем-то она была сильно потрясена, эту возможность вы допускаете?
– Конечно.
– Благодарю. Когда это случилось? Я имею в виду, когда вы впервые заметили ее смятенное состояние?
– Точной даты назвать не могу, но где-то в июле прошлого года.
– Приблизительно за девять месяцев до смерти генерала?
– Совершенно верно. – Чарльз улыбнулся, позабавленный этим быстрым арифметическим подсчетом.
– И вы не имеете представления, что могло послужить причиной этого?
– Ни малейшего.
– Вы были врачом генерала Карлайона?
– Я уже говорил вам, что да.
– В самом деле. И вы утверждали, что можете сосчитать по пальцам все случаи, когда оказывали ему медицинскую помощь. Похоже, у генерала было великолепное здоровье, а раны, полученные в бою, ему обрабатывали военные хирурги.
– Вы утверждаете очевидное, – надменно произнес медик.
– Тогда вам, вероятно, очевидно и то, что вы не упомянули об одной ране, которую пришлось обрабатывать лично вам, – тонко улыбнувшись, сказал Рэтбоун.
Впервые на лице Харгрейва отразилось настоящее замешательство. Он открыл рот, но, так ничего и не сказав, снова закрыл его. Костяшки его вцепившихся в перила пальцев побелели.
В зале стало тихо. Адвокат сделал пару шагов в сторону и обернулся. Все с интересом ждали продолжения.
Лицо Чарльза застыло, но уклониться от ответа было невозможно, и он это знал.
– Это был несчастный случай, причем довольно глупый, – произнес он в конце концов, пожимая плечами. – Генерал чистил декоративный кинжал и порезал себе бедро.
– Вы при этом присутствовали? – как бы невзначай поинтересовался Оливер.
– Э… нет. Меня вызвали, потому что рана сильно кровоточила, и, естественно, я спросил генерала, как это произошло.
– То есть вы все узнали с чужих слов? – Рэтбоун приподнял брови. – Неудовлетворительно, доктор. Может быть, это правда, а может, и нет.
Ловат-Смит встал со своего места.
– Имеет ли все это отношение к делу, милорд? Я догадываюсь, что мой ученый друг пытается подорвать доверие присяжных к доктору Харгрейву, задавая ему совершенно посторонние вопросы, но он лишь попусту тратит наше время.
Судья взглянул на адвоката.
– Мистер Рэтбоун, объясните нам, что вы, собственно, хотите выяснить? В противном случае я буду вынужден прервать вас.
– О да, милорд, – уверенно ответил Оливер. – Я убежден, что ранение, о котором мы говорим, имеет непосредственное отношение к данному делу.
Уилберфорс оглянулся, выразительно разведя при этом руки – ладонями вверх. В зале послышались смешки, но тут же стихли.
Чарльз вздохнул.
– Будьте добры, опишите ту рану, доктор, – вернулся к расспросам адвокат.
– Это был глубокий порез бедра спереди и немного смещенный внутрь, как и должен был вонзиться выскользнувший из руки нож.
– Насколько он был глубоким? Дюйм? Два дюйма? И какой длины, доктор?
– Около полутора дюймов глубиной и пять дюймов длиной, – устало произнес медик.
– Серьезное ранение. А в каком направлении был нанесен удар?
Побледневший свидетель молчал.
Александра подалась чуть вперед со скамьи подсудимых, как будто впервые услышала что-то неожиданное.
– Пожалуйста, отвечайте на вопрос, доктор Харгрейв, – вмешался судья.
– Э… снизу вверх, – с трудом выдавил Чарльз.
– Снизу вверх? – Рэтбоун моргнул, точно усомнившись, что расслышал правильно. – Вы имеете в виду… от колена к паху, доктор Харгрейв?
– Да, – еле слышно ответил тот.
– Прошу прощения! Не могли бы вы повторить это теперь и для присяжных?
– Да, – угрюмо сказал врач.
Присяжные были явно озадачены. Двое из них наклонились вперед. Кто-то заерзал, а прочие сосредоточенно нахмурились. Они не понимали, куда клонит защитник, но видели, что свидетель неожиданно замкнулся в себе.
Даже толпа в зале хранила молчание.
Менее опытный юрист, чем Ловат-Смит, наверняка бы попробовал вмешаться, но Уилберфорс знал, что тем самым лишь выдаст собственную растерянность.
– Скажите нам, доктор Харгрейв, – негромко продолжал Оливер, – каким образом человек, чистящий клинок, может выронить его так, чтобы рассечь себе бедро от колена к паху? – Адвокат медленно кружил на одном месте. – Мы будем весьма вам обязаны, если вы покажете, какое именно движение себе вообразили, когда… хм, поверили в объяснение генерала. Кроме того – почему, по-вашему, опытный солдат чистил клинок столь неуклюже? И, наконец, насколько это занятие соответствовало его положению? – Рэтбоун нахмурился. – У меня, например, нет дома декоративного кинжала, но я же не чищу сам свое столовое серебро или, скажем, ботинки!
– Я понятия не имею, зачем ему это понадобилось, – ответил медик, качнувшись вперед и еще крепче хватаясь за перила. – Но поскольку он сам пострадал от несчастного случая, почему я должен был ему не верить? Возможно, генерал проявил такую неловкость как раз потому, что не привык чистить ножи собственноручно.
Это была ошибка, и доктор сам ее немедленно осознал. Ему вовсе не следовало искать оправдания!
– Вы не можете знать, кто именно пострадал от несчастного случая и был ли это вообще несчастный случай, – вежливо напомнил ему Оливер. – Наверное, вы хотели сказать, что генерал пострадал от удара кинжалом?
– Если вам угодно, – сухо отозвался Чарльз. – Мне все это представляется всего лишь игрой слов.
– Тогда объясните нам, каким образом нужно было держать нож, чтобы нанести себе описанную вами рану? – Рэтбоун сжал руку, словно сомкнув пальцы на рукояти кинжала и, нелепо изгибаясь, попробовал изобразить предполагаемый удар. Это оказалось невозможно, и в зале послышались нервные смешки. Адвокат вопросительно посмотрел на свидетеля.