Рядом с ним, весело напевая, шагал Оскар. Внезапно он свернул с дороги и остановился на залитой солнцем полянке возле высоких можжевеловых кустов.

– Здесь ты можешь соснуть, – сказал Оскар, – здесь солнечно и ветра нет! И ни одна каналья не увидит тебя с дороги.

Расмус зевнул, но беспокойная мысль заставила его застыть на секунду с разинутым ртом.

– Оскар, а ты правда не уйдёшь, пока я сплю?

Оскар покачал головой.

– Спи давай, – только и ответил он.

Расмус бросился на землю. Он лёг на живот, положил голову на руку. Солнце так славно пригревало, и Расмуса клонило ко сну. Уже засыпая, он увидел, что Оскар укрывает его своим пиджаком. Он больше не мёрз.

Он лежал на ковре из чабреца, вдыхая его пряный аромат. Можжевеловые кусты, нагретые солнцем, тоже хорошо пахли. Да, они пахли летом. Теперь всю жизнь запах чабреца и нагретого солнцем можжевельника будет напоминать ему лето и блуждание по дорогам.

Над головой у него жужжал шмель. Расмус с трудом открыл один глаз, чтобы поглядеть на него. И тут он увидел Оскара, который сидел и жевал соломинку.

А потом Расмус заснул.

Глава пятая

– Добрая госпожа, не найдётся ли у вас чего-нибудь поесть для меня и моего товарища?

Оскар стоял у кухонных дверей, вежливо поклонившись и держа кепку в руках.

– Никак ты опять здесь, Счастливчик Оскар, – неодобрительно заметила крестьянка. – Совсем недавно я дала тебе мясного фарша.

– Вполне возможно, – ответил Оскар. – Но я, как ни странно, съел его и не помер.

Расмус тихонько хихикнул, а хозяйка и на него взглянула неодобрительно.

– Что это ещё за мальчишка с тобой таскается?

– Да это бедняга язычник, о котором я пекусь, – с серьёзным видом ответил Оскар. – Мы с ним ищем христианскую семью, которая приютила бы его. Вам, хозяюшка, не нужен в доме маленький язычник?

– Да сам-то ты и есть язычник!

Хозяйка яростно тёрла тряпкой кухонный стол, сметая хлебные крошки, картофельную шелуху и пролитое молоко. Всем своим видом она показывала, что не одобряет бродяг. Расмусу хотелось повернуться и уйти вместе с Оскаром. Но, с другой стороны, он видел деревенскую кухню в первый раз, и ему хотелось здесь всё разглядеть. Здесь пахло вовсе не так вкусно, как в вестерхагской кухне. Возле стола, на котором мыли посуду, стояло свиное корыто, и от него несло помоями, и к этой вони примешивался кислый запах половых тряпок. Хорошо, что его здесь никто не собирался усыновлять, ему самому не хотелось здесь оставаться. У них и без него хватало ребятишек, целая куча бледных и толстых малышей. Они молча стояли и таращили на него глаза. Не иначе от того, что Оскар сказал про него, будто он язычник.

– Ну, если наколешь мне дров, накормлю вас, – неохотно сказала крестьянка.

Оскар склонил голову набок и просительно поглядел на неё.

– Неужто я должен колоть дрова? – спросил он. – Может, я лучше сыграю что-нибудь задушевное?

– Нет уж, спасибо, обойдусь без твоей музыки, – заверила его хозяйка уже более мягким тоном.

– Ясно… – Оскар тяжело вздохнул и кивнул. – Опять дрова колоть… Подумать только, идёшь и знать не знаешь, что тебя ждут такие неприятности. Нельзя ли сперва взглянуть на меню?

– А ну, ступайте в сарай, и без того в кухне натоптали! – сказала хозяйка уже вовсе беззлобно.

Оскар и Расмус поспешили к двери.

– А откуда нам знать, где сарай? – спросил Расмус.

– Да я его и в темноте отыщу. Стоит мне оказаться поблизости от сарая, так у меня всё тело начинает ломить. Тут я и говорю сам себе: «Вот он, сарай». И ты можешь голову дать на отсечение, что так оно и есть.

Он подошёл к одной пристройке, и это в самом деле был дровяной сарай. Оскар взял топор, воткнутый в пенёк, и начал колоть дрова. Сначала он аккуратно скалывал большие чурки, и поленья замелькали в воздухе.

Расмус собирал их и складывал на тележку, видно и предназначенную для дров.

– Как ты здорово колешь! – сказал Расмус. – Но всё же ты, я вижу, большой лентяй.

Оскар кивнул, соглашаясь с ним.

– Да уж, когда дело касается работы, я довольствуюсь малым.

– Неужто никто не предлагал тебе настоящую, хорошую работу?

– Случалось. Однако люди почти всегда добры ко мне, – ответил Оскар, потом помолчал и задумчиво продолжил: – Видишь ли, дело в чём. Иногда мне хочется работать. И тогда я работаю как зверь. А иногда вовсе неохота. А люди выдумали, что нужно работать всегда, а этого моя дурная голова никак уразуметь не может.

– Моя дурная голова тоже этого не понимала, когда я жил в Вестерхаге.

Тележка была наполнена, и Оскар перестал рубить дрова. Он вынул из стоящего у дверей сарая рюкзака маленькую гармонику, завёрнутую в кусок красной материи.

– Сейчас вдарим задушевную, пусть себе баба говорит что хочет.

Он стал на пробу перебирать пальцами клавиши. Гармошка завздыхала… Потом он нажал в полную силу, и сарай огласила музыка, прекраснее которой Расмус в своей жизни не слышал.

…Её волосы ночи чернее,

Нет на свете красотки милее… –

пел Оскар сильным бархатистым голосом, от которого у Расмуса по спине побежали мурашки. Это было куда лучше, чем «Звуки Сиона», которые фрёкен Хёк играла на органе. Расмус уселся поудобнее на пеньке и молча наслаждался.

Бледные ребятишки высыпали на двор и на почтительном расстоянии молча таращили глаза.

Хозяйка тут же принялась рвать ревень на грядке рядом с сараем. Она рвала его с остервенением, делая вид, будто ничего не видит и не слышит. Но, как только Оскар перестал играть, она сказала почти приветливо:

– Можете идти перекусить.

– Жареная селёдка с горячей картошкой! Ничего вкуснее не едал!

Оскар с довольным видом хлопнул себя по коленям и уселся за стол. Расмус пристроился рядом с ним. Он не ел горячей пищи с того дня, как ушёл из Вестерхаги, и теперь с наслаждением вдыхал запах селёдки и лука. Крестьянка щедро положила ему на тарелку пять больших картофелин и почти целую селёдку, и он тут же переменил о ней мнение. Он ел, а она пристально смотрела на него и под конец сказала:

– Знаешь, Оскар, парнишка-то слишком мал, чтобы бродяжничать.

У Оскара рот был набит едой. Он прожевал и ответил:

– Твоя правда. Это ненадолго. Я ведь просто пошутил. Парнишка ищет мать и отца.