Главный ловчий прислушался к лаю собак и перекличкам рожков ловчих и поднял свой рог. Окрестности огласил густой, басовитый рев. Нашпригут оглянулся на герцога, но тот продолжал равнодушно смотреть вниз. И главный ловчий махнул рукой, приказывая всей многочисленной свите, сопровождавшей герцога на этой охоте, двигаться вперед. На охоте именно он был главным… ну ладно, пусть формально, но фактически уж точно вторым после герцога. Пестрая кавалькада всадников тронула коней. Герцог проводил их равнодушным взглядом и вновь устремил его на открывшуюся панораму.
Герцогство Эзнельмское было одним из самых богатых доменов. В отличие от Таммельсмейна и Жадкеи оно не имело выхода к морю, зато ему принадлежала половина рудников, заложенных в Баннелонских горах. Да и самый удобный для сообщения с Загорьем перевал находился тоже в землях герцогства. Впрочем, особого дохода торговый тракт в Загорье не приносил. Загорские домены все сплошь были мелкими и бедными. Ну, может, за исключением Расдора. Но Расдорский барон был извечным противником герцогов Эзнельмских и предпочитал торговать через Жадкею. Хотя это выходило и дальше, и дороже.
Первые пару лет новоиспеченный герцог вовсю наслаждался свалившимися на него возможностями. О тех пирах с фейерверками, охотах и всяческих иных забавах до сих пор ходили легенды по всей северной марке. Но однажды утром герцог вызвал в опочивальню канцлера и потребовал заплатить торговцу редкими благовониями, приведшими в полный восторг его очередную пассию. Канцлер развел руками и с печалью в голосе доложил, что казна пуста.
Молодой герцог недоуменно воззрился на него.
– То есть как это нет денег?
В его представлении деньги были всегда. Это был непреложный закон природы. Деньги просто не могли не быть! То есть да, их могло ему не хватать, но за этим стояло не их физическое отсутствие, а нечто иное, скажем, скупердяйство папеньки или нерасторопность почтовой службы. Канцлер вздохнул. Он уже порядком устал от совершенно сумасшедших расходов своего молодого господина, умудрившегося всего за два года спустить достаточно тугую мошну, которую его папенька, несмотря на свою так же немалую приверженность всяческим жизненным удовольствиям, смог накопить.
– Вот посмотрите, ваша светлость, – он раскатал длинный свиток, который захватил с собой в опочивальню, не слишком, правда, надеясь, что он ему поможет, – всего доходов за прошлый год мы получили семнадцать тысяч восемьсот семьдесят три толара. На содержание дружины ушло…
К удивлению канцлера, где-то к середине его речи молодой герцог выбрался из постели, в которой все еще валялся вместе с куртизанкой, и принялся внимательно рассматривать свиток, продолжая при этом слушать доклад. Когда отчет о доходах и расходах за год был закончен, молодой герцог еще несколько минут рассматривал свиток, в котором все расходы были разложены на пять статей – армия и полиция, дороги и мосты, жалованье чиновников и слуг, содержание замка и (эти расходы канцлер специально вынес в отдельную статью) его собственные траты. Подняв голову, он удивленно спросил:
– Так это что, я за прошлый год прогулял больше, чем ушло на все остальное вместе взятое?
– Да, ваша светлость, – согласно склонил голову канцлер, у которого даже чуть екнуло под ложечкой.
– Лихо… – Герцог задумчиво потер подбородок.
– Так что, – капризно прозвучало из-под балдахина оставленной герцогом кровати, – ты купишь мне наконец эти флаконы? Я уже устала ждать, пока вы закончите эти свои мудреные речи.
Герцог покосился в сторону кровати, и его лицо внезапно перекосила гримаса раздражения.
– Пошла, – сердито крикнул он, – пошла прочь!
– Но, котик… – испуганно раздалось из-под балдахина, а в следующее мгновение оттуда высунулось пухленькое личико, обрамленное белокурыми волосами и украшенное яркими фиалковыми глазами, – неужели ты…
– Пошла прочь, я сказал! Стража! – нетерпеливо заорал герцог. А когда в комнату, громыхая щитками лат, ввалились двое стражников, раздраженно приказал: – А ну выкиньте эту дуру из моей спальни.
Всхлипывающую «дуру», впрочем, сопроводили из спальни весьма уважительно. Никто не хотел навлекать на себя гнев коннетабля неуважительным отношением к его жене. Она была на двадцать с лишним лет моложе мужа и обладала любвеобильностью кошки во время течки. Но он в ней души не чаял, прощая ей все ее похождения и свирепо отстаивая ее честь… вернее то, что ему казалось таковым. Так что по всему выходило – молодой герцог только что нажил себе нового врага в лице своего же коннетабля. Хотя, сказать по правде, его жена действительно была редкостной дурой, считавшей, что в мире есть только два достойных занятия – трахаться и веселиться, а все остальное не заслуживает никакого внимания.
А герцог с того момента нашел еще одну область приложения своей кипучей энергии и набросился на заботы властителя с той же молодой увлеченностью и неуемностью, с каковой доселе предавался увеселениям. Он мотался по всему герцогству не зная устали – строил мосты, закладывал лесопильни и сукновальни, мостил дороги. С жаром обсуждал с каменотесами, где и как выстроить новые сторожевые башни, а с хозяевами шахт и плавилен – как лучше плавить металл. Пиры и фейерверки были почти забыты, а на охоте теперь под звуки рожков не только травили зверя, но и договаривались о закладке новых мануфактур и расширении старых. Так продолжалось три года, до тех пор пока Жадкейский герцог, обеспокоенный неожиданным усилением Эзнельма, не подговорил Расдор напасть на окраинные владения герцогства. Расдорцы всегда считались неплохими воинами, и пограничные бароны-вассалы довольно быстро потеряли свои замки и бросились в Эзнельмский замок с просьбами о помощи и воплями о долге суверена. Новому для себя поприщу герцог Эзнельмский отдался с тем же жаром, что и всем предыдущим. Продвижение расдорцев было остановлено, что, впрочем, было не очень-то и тяжелой задачей, поскольку те и сами не собирались продвигаться слишком глубоко в пределы герцогства, прекрасно понимая, что Расдор все ж таки Эзнельму не ровня и максимум, на что они могут рассчитывать, это на получение контроля над перевалом. Но герцог Эзнельма не собирался отдавать им один из источников пусть и небольшого, но стабильного дохода. К тому моменту он уже неплохо разбирался во всем своем обширном хозяйстве. Так что спустя полгода после вторжения дружина герцога с созванным им баронским ополчением начала все сильнее давить на расдорцев, оттесняя их к перевалу, из-за которого они пришли и который хотели удержать. Однако решающую битву войско герцога проиграло. Из-за предательства коннетабля, так и не простившего господину не столько любовной связи со своей женой, сколько пренебрежения ею. Так что перевал на долгие пять лет оказался в руках расдорцев. Пять лет в Эзнельме не шумели пиры, не гремели фейерверки, не устраивались даже знаменитые охоты. Пять лет Эзнельм готовился к реваншу…
Согласно Законам Владетеля, Эзнельм, как общепризнано более сильный домен, не мог просто напасть на Расдор. Поэтому первый удар герцог направил на Жадкею. Перейдя границу, герцог Эзнельмский не стал терять время на штурм замков приграничных баронов, как предписывали все военные трактаты, а быстрым маршем двинулся прямо на столицу, не давая времени Жадкейскому герцогу собрать ополчение. Жадкейцы всегда предпочитали воевать золотом, а не мечом, науськивая на своих врагов соседей либо приплачивая пиратам. Так что, когда полки эзнельмцев подступили под стены Жадкеи, местный герцог, бежавший из своей столицы и укрывшийся в одной из горных твердынь, одновременно отправил послов к неприятелю, предлагая решить возникшие разногласия миром, и к расдорцам, слезно моля старых союзников потревожить северные пределы Эзнельма. Как выяснилось, именно этого и нужно было Эзнельмскому властителю. Поэтому, заслышав о том, что расдорцы вновь осадили замки его приграничных баронов, герцог Эзнельмский, удовольствовавшись вполне небольшой контрибуцией, быстро двинул свое уже отмобилизованное войско на север. К перевалу. Расдорцы защищались отчаянно. Но их было слишком мало. На одного расдорца у герцога было по десять солдат, и в конце концов перевал пал. Да еще и на земли Расдора пошли набегом горные людоеды, так что воины срочно потребовались расдорцам на севере. Поэтому барон Расдора был вынужден пойти на заключение тяжелого и крайне невыгодного для себя мира, не только отдав в качестве контрибуции вдвое больше денег, чем принес контроль над перевалом за эти пять лет, но еще и направив в Эзнельм на воспитание одного из своих сыновей. Уговаривались о наследнике, но тот погиб, отражая набег горных людоедов. Да и вообще потери расдорцев во время того набега оказались так велики, что герцог Эзнельмский смилостивился и согласился на любого из сыновей, по выбору отца. Выбор, естественно, пал на младшего, которому тогда не исполнилось еще и шести. Он был самым слабеньким, болезненным и совсем не походил на братьев, уже с младых ногтей демонстрирующих присущую расдорцам стать и силу. Возможно, дело было в том, что мать вынашивала его, уже будучи больной, и умерла при родах. С тех пор мальчик рос при дворе герцога Эзнельмского, не слишком, впрочем, одариваемый вниманием…