Его людям удалось убить двоих и ранить еще троих патрульных, но наемники порубили в капусту пятерых из восьми нападавших. А на следующий день три сотни наемников оцепили район трущоб и прошлись по нему частой гребенкой. И наглядно показали трущобным жителям, что тыкать ножом или кинжалом в толстое брюхо припозднившегося купчишки или лавочника в темном переулке – это одно, а выходить с тем же ножичком против ветерана-мечника или гризли в полном боевом доспехе – совершенно другое. Даже и в узких переулках.
Результатом этой операции стало почти полторы сотни трупов и двенадцать захваченных главарей трущобников. Грон побеседовал с каждым. А затем велел одиннадцати из них отрубить руки, ноги, ослепить и вырвать язык. После чего обезображенные тела выложили на паперти у кафедрального собора, сообщив через глашатаев, что питаться эти обрубки людей будут только на те средства, что подадут им в качестве милостыни сердобольные горожане. К концу месяца девятеро, известные своей самой большой жестокостью, сдохли от голода. А еще двое как-то прижились и долгие годы были этакой местной достопримечательностью. И наглядным уроком того, как не следует обращаться со своей кармой. На следующий день после экзекуции Грон велел привести к себе двенадцатого главаря.
Его звали Акмонтер Ловкие Руки, и он был всего на пару-тройку лет старше этого тела Грона. Грон принял его в кабинете графа. Когда слегка побледневшего парня, который уже знал об участи своих соратников, втолкнули в кабинет, Грон как раз читал отчеты городской стражи за прошлый год, касавшиеся этого типа. Кивнув на стул напротив себя, он отложил пергамент и посмотрел в глаза вору. Тот стиснул зубы, но встретил взгляд гордо.
– Лови, – негромко произнес Грон и бросил ему нож.
Акмонтер оправдал свое прозвище, поймав нож связанными руками, и недоуменно воззрился на Грона.
– Разрежь веревки, – приказал Грон и, дождавшись, когда его приказ будет выполнен, хлопнул в ладоши.
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Газад с подносом. На подносе стояли бутылка хорошего вина и блюдо со свежим хлебом и нарезанной копченой кабанятиной. Ну и еще кое-какая закуска.
– Ешь, – снова приказал Грон, когда за Газадом закрылась дверь.
Акмонтер настороженно взглянул на Грона и нерешительно протянул руку к бутылке. Но спустя минуту в кабинете уже только треск стоял от стремительной работы крепких молодых челюстей.
– В прошлом году, – начал Грон, когда Акмонтер, сытно отдуваясь, откинулся на спинку стула, – в темнице Авенлеба я беседовал с одним браконьером и разбойником, приговоренным к повешению. Он сидел в одиночке, закованный в большую колодку, а его люди торчали в соседней камере с точно такими же перспективами.
– И что? – несколько развязно перебил его Ловкие Руки, которому вино ударило в голову.
– Если ты еще раз откроешь рот без моего разрешения, я отрежу тебе язык, – очень спокойно отреагировал Грон.
Акмонтер тут же протрезвел.
– Тебе понятно? – уточнил Грон.
– Да, господин, – поспешно отозвался Ловкие Руки.
Грон кивнул и продолжил:
– Хорошо. Так вот, тогда я сделал ему предложение. И он его принял. Я хочу, чтобы ты с ним познакомился. – Грон повернулся к двери и крикнул: – Шуршан, зайди! – После чего вышел из кабинета.
Вернулся он через час. Акмонтер встретил его с крайне озадаченным видом. Когда Грон вошел, Ловкие Руки поспешно вскочил. Непонятно, что рассказал ему Шуршан, но это явно произвело на него сильное впечатление.
– Садись, – негромко приказал Грон и, заняв свое место за столом, так же негромко продолжил: – У меня к тебе предложение. Мне нужно, чтобы трущобы меня больше не беспокоили. Я понимаю, что для этого нужно сделать что-то и для того, чтобы те, кто живет там, имели возможность кое-что зарабатывать легально. Но это дело долгое. К тому же даже и в этом случае все равно останется кто-то, кто предпочтет воровать и грабить. Мне нужен человек, способный вычислить и надеть ошейник на подобных псов. Ты меня понимаешь?
Ловкие Руки насупился. Ему предлагали стать легавым.
– Конечно, ты можешь отказаться и… присоединиться к остальным, к тем, кому я подобного предложения не делал, – спокойно закончил Грон.
Ровно через месяц к Грону пришла депутация купцов и ремесленников. Разговор с ними был довольно коротким, но вышли они из его кабинета с посветлевшими лицами. То, что пообещал им новый властитель города, открывало перед торговым и ремесленным сословием такие перспективы, что не воспользоваться ими означало бы показать себя полным идиотом. И уже через два дня город покинули первые торговые караваны. Загулем, стоявший на перекрестке двух больших торговых трактов, был городом торговым. Так что вся эта война с Агбером, напрочь перекрывшая один из двух торговых маршрутов, была ему совсем некстати…
– Но, как мне кажется, ваша героическая оборона города все равно доказывает, что вы больше военачальник, чем управитель.
Грон пожал плечами.
– Оставляю это решение в ваших руках, ваше величество. Хотя, должен сказать, без всемерной помощи барона Экарта мне было бы куда труднее.
Экарт действительно помог. И не в последнюю очередь тем, что перед самым переходом границы привел кузнецов и плотников. По какому-то странному выверту истории крепостные башни местных крепостей по традиции не оснащались метательной артиллерией. Хотя сами башни строились с размахом, так что на их верхних площадках вполне можно было разместить даже нечто вроде требушета. И еще у местной артиллерии были не слишком распространены зажигательные снаряды. Почему – Грону было не слишком понятно. Вообще-то огонь считался прерогативой магов – Владетелей и жемчужников. Но никакого прямого запрета или каких-то историй о непременной каре, в случае если используется огонь, Грон не отыскал. Сколько ни расспрашивал. Просто огонь как-то не использовался, и все. А может быть, дело в том, что применяемые зажигательные снаряды были не слишком эффективными. До зажигательной бомбы тут как-то еще никто не додумался. Самым мощным зажигательным снарядом, применяемым местными метательными машинами, был камень, обмотанный тряпками, вымоченными в масле. Так что едва Грон разобрался с неотложными делами, как тут же велел строить на башнях поворотные круги и собирать на них баллисты и катапульты. А также озаботился изготовлением и обжигом больших глиняных кувшинов, из которых собирался сделать зажигательные бомбы. Впрочем, уже на следующий день он отменил этот приказ, поняв, что в отношении зажигательных бомб находится в куда более уязвимом положении, чем вероятный противник. Город-то поджечь всяко легче, чем полевой лагерь. И подкидывать эту идею будущим осаждающим пока не стоило. Поэтому эта модернизация была отложена на более поздний срок.
Зато Грон занялся другим делом. Поскольку арбалеты не считались достаточно эффективным оружием на поле боя, местный граф, отправляясь на войну, оставил весь свой запас в городских и замковых арсеналах. В распоряжении Грона оказались три с лишним сотни неплохих арбалетов и солидный запас болтов. Что, учитывая полторы сотни его стрелков и еще около сотни мечников, также вооруженных арбалетами и обученных обращению с ними, увеличивало мощность суммарного залпа до почти шести сотен болтов. Самым главным теперь было подготовить еще три сотни сносных стрелков. Чем опять же занялся барон Экарт. Непонятно, как он отреагировал на весьма крамольные мысли Грона, которые тот высказал перед захватом Загулема, но во всяком случае барон по-прежнему оставался в городе. И с удовольствием занялся стрелками. Грон же взял на себя подготовку расчетов баллист и катапульт.