– Какой к черту сериал?! Базаров где?!
– Не надо нервничать. – Женщина крепко взяла его под локоть. – Я вас отведу. Кстати, я главврач, Эльвира Семеновна. А вы…
– Аркадий Кирсанов, – отрывисто сказал он.
– Кирсанов, Кирсанов… Известная фамилия. Постойте, а…
– Да. Дядя.
– Господи! – ахнула она. – А Базаров-то вам кто?!
Аркадий метнул на нее злой взгляд и распахнул дверь палаты, к которой они подошли.
– Туда нельзя! – испуганно сказала Эльвира Семеновна.
Не слушая ее, Кирсанов вошел в палату. Женька умирал. Аркадий понял, почему молчит его телефон. Во всем этом уже не было никакого смысла. Телефон, Интернет… Связь с миром, который Женька Базаров почти уже покинул, оборвалась. Арина Власьевна, уже без слез, с пустыми глазами и почерневшим лицом, замерла рядом с кроватью, на которой умирал единственный сын. По другую руку в такой же позе застыл Василий Иванович.
На вошедших они даже не взглянули. Аркадий замер в дверях. За его плечом нервно дышала Эльвира Семеновна. Павел Петрович Кирсанов побывал как-то в их городке, проездом, открывал филиал банка, в правление которого входил. Главврач районной больницы тоже была приглашена на прием в честь такого знаменательного события. Кирсанова она видела лишь однажды, но он произвел на Эльвиру Семеновну сильное впечатление. Она теперь поняла, почему лицо красивого молодого человека показалось ей таким знакомым. Это же племянник самого Павла Петровича!
«Надо было резать, не спрашивая его согласия! – с отчаянием думала она, глядя на кровать, где умирал парень, оказавшийся такой важной персоной. Кто бы мог подумать?! – Так и должности можно лишиться», – волновалась Эльвира Семеновна, мучительно придумывая себе оправдания.
– Э-э-э… случай запущенный… – выдавила наконец она. – Больной поступил к нам в крайне тяжелом состоянии…
– Выйдите, – тихо сказал Аркадий.
– Что?
– Выйдите вон! – прикрикнул он. Эльвира Семеновна попятилась в коридор, а Базарова подняла голову на шум. Какое-то время Арина Власьевна силилась понять, кто перед ней?
Аркадий хотел было спросить: «Как он?», – но слова с языка не шли. О чем тут спрашивать? Поздно. Все поздно. Неожиданно душа вскипела от ненависти. Все из-за нее! Из-за этой стервы! Из-за Неты! Такой человек умирает из-за бездушной куклы! Она могла его спасти, но даже не потрудилась что-нибудь сделать!
Аркадий молча подошел и встал рядом с Женькиной кроватью. Теперь они молчали втроем. Молчали и смотрели, как еле поднимается худая Женькина грудь. Хорошо, что он был без сознания, иначе мучения были бы ужасные. И вдруг Базаров открыл глаза. Его мутный взгляд остановился на Кирсанове.
– Хоть кто-то… у меня… остался… – еле выговорил Женька. – Друг…
– Женя, – кинулся к нему Аркадий. – Ты не умирай только!
– Поздно… – прошептал тот. – Я же тебе говорил… что нас… Базаровых… не надо… Лишние мы… люди… в этой стране… – И Женька без сил закрыл глаза.
– Женя! – Аркадий почувствовал, как горло стиснула стальная рука. Стало трудно дышать, в глазах защипало. Ему показалось, что это он сам сейчас умирает. Сердце почти остановилось. – Женя… – еле выговорил он.
– Это… все… – прошептал Женька, не открывая глаз, его грудь приподнялась еще пару раз, еле-еле, и замерла. Лицо стало спокойным, умиротворенным. Он больше не мучился, ни телом, ни душой. Последнее было для Базарова особенно невыносимым.
Арина Власьевна вытянулась в струнку, мучительно прислушиваясь, и вдруг зарыдала. Откуда-то у нее взялись слезы, из глаз, давно уже выплаканных. Василий Иванович глухо застонал и обхватил голову руками. На крик Эльвиры Семеновны прибежали врач и медсестры, они пытались что-то сделать, но по их лицам было видно, – исключительно для того, чтобы угодить начальству.
Слезы спасли и Аркадия, который вышел в коридор. Заплакав, он почувствовал, как сердце забилось, выталкивая из себя боль и горе. По лицу потекло что-то соленое, горло было обильно смочено этой влагой. Аркадий плакал, понимая, что готов сейчас кого-нибудь убить. Ту же Нету или крашеную суку в белом халате, представившуюся главврачом, которая тоже не потрудилась хоть что-нибудь сделать, чтобы спасти Женькину жизнь.
Ну почему?! Люди настолько глупы, что не понимают, кому надо жить, а кому не стоит! Да вся эта больница, гори она синим пламенем, не стоит мизинца одной гениальной Женькиной руки! И вот он умер, а они все живут! И, черт возьми, будут жить! Будут небо коптить! А он не сделает ничего из того, что должен был сделать…
– Я понимаю, что в такой момент безбожно предлагать деньги, – сдавленно сказал Аркадий Василию Ивановичу, тоже вышедшему в коридор и дрожащими руками пытающемуся достать из пачки сигарету. – Я прошу об одолжении. Позвольте мне все расходы, связанные с… – он сглотнул комок в горле, – с похоронами взять на себя.
Василий Иванович махнул рукой. Не стоит, мол, утруждаться.
– Ну, позвольте, – взмолился Аркадий. – Я тоже виноват. Хотя до сих пор не понимаю почему? Несчастная любовь не та причина, по которой он мог так поступить. Фактически убить себя, отказавшись от лечения. Он вам ничего не говорил?
Базаров отрицательно покачал головой.
– Странно все это… Я найду Покровского, поговорю с ним, – упрямо сказал Аркадий. – Я должен знать причину. Почему Женька не поехал в Москву?
– Да какая теперь разница? – вяло махнул рукой Василий Иванович.
«Какая разница, говорите? Ну, нет!» – Аркадий был полон решимости. Словно к нему перешла сила, оставившая мертвого Женьку.
Когда завибрировал мобильник, Кирсанов с досадой вынул его из кармана, чтобы ответить на звонок. «Кто там еще?»
– Я ждал твоего звонка, – раздался в трубке голос дяди. – Но поскольку ты молчишь, решил сам позвонить.
– Он умер, – коротко сказал Аркадий.
– Что ж…
– Он умер из-за нее!
– Я бы не рубил с плеча… – осторожно сказал Павел Петрович.
– А ты знаешь, что прошлой ночью сгорела ее тетка?! Кто-то же должен ее остановить?!
– Ты говоришь об Анне?
– О ком же еще! – зло сказал Аркадий. – Я останусь здесь до похорон. Кто-то должен все организовать и побыть с его родителями. Они ведь остались совсем одни. Я хотел бы их поддержать и убедиться, что церемония прошла достойно.
– Если тебе нужны деньги…
– У меня есть кредитка, на ней достаточно средств. Позаботься о Кате, пока я здесь. И еще… Если, когда я вернусь в Москву, эта сука еще будет мозолить мне глаза…
– Я понял.
– Нет, ты не понял! Я убью ее, слышишь?!