Бодрствовали всего несколько человек. Я, двое ученых, заканчивающих отчеты об эксперименте Визерса, один из пилотов корабля и сам генерал, который все время проводил в каюте, очевидно разрабатывая свой новый великий план.
Крейсер двигался в энергосберегающем режиме. Все ненужные системы отключены от реактора, лишние площади законсервированы, свет в коридорах и то горит вполнакала.
Закончив упражнения в тренажерном зале и приняв душ, я отправился в ходовую рубку и нашел капитана Штирнер, первого пилота «Одиссея», в кресле штурмана. На тактическом дисплее красовалась карта этого Сектора космоса, система, к которой мы летели, слегка подсвечена красным.
Если не произойдет ничего экстренного, то корабль будет двигаться на автопилоте почти до самого пункта назначения. И потому постоянного присутствия пилота в рубке не требовалось, но Кира проводила здесь много времени. Она нервничала перед погружением в криостазис, и привычная обстановка добавляла ей уверенности. Пилот чувствует себя лучше всего, когда его руки лежат на управляющих джойстиках, курс проложен, а бортовой компьютер сообщает об отсутствии неисправностей, — так она мне говорила.
Наш черед лечь в навороченные холодильники должен был наступить через два дня.
— Странно все вышло, — сказала Кира. — Вроде бы мы летели убивать Визерса, а теперь я пилот на его корабле, а вы вместе строите дальнейшие планы и обсуждаете стратегию.
— Странно, — согласился я. Не знаю, чем руководствовался Визерс, когда решил доверить последнюю вахту капитану Штирнер, но мне это решение нравилось. — В моей жизни такие странности встречаются на каждом шагу, и я уже почти привык. Друзья оказываются врагами, враги — союзниками, вчерашний массовый убийца может оказаться спасителем человечества. Мир безумен.
— Мы проведем в полете двести пятьдесят лет. Когда мы прилетим на место, это будет уже совсем другой мир.
— Но он тоже наверняка окажется безумным, — сказал я.
Двести пятьдесят лет — это большой срок, и он утроится, если Борхес, планета, куда мы направляемся, не пережила последствий гиперпространственного вихря. Борхес — аграрный мир, способный прокормить себя сам, и, в теории, он должен довольно легко пережить изоляцию, но… в чем вообще можно быть уверенным?
Мы ведь даже наверняка не знаем, состоялась ли в гиперпространстве та буря, которую пытался устроить Визерс.
— Кстати, о безумии. Гастингс не хочет ложиться в криокамеру. Говорит, что уже слишком стар для всего этого.
Питеру Гастингсу было сто семьдесят шесть лет, и он был одним из ведущих специалистов по сверхновым. Удивительно, что Солу вообще удалось втянуть его в свой проект и вытащить за пределы Солнечной системы, где наиболее продвинутые клиники Альянса обеспечивали особо ценным гражданам больший срок жизни.
Я пожал плечами. Если старикан заартачится, можно просто стрельнуть в него из парализатора и затолкать в холодильник против его воли.
— Говорит, что протянет еще лет десять, не больше, — сказала Кира. — Хочет провести их здесь. Дожить остаток жизни в полном одиночестве на корабле.
— Видимо, новый безумный мир его совсем не интересует.
— Он собирался поговорить об этом с Солом. Как думаешь, Визерс может такое позволить?
— Почему бы нет? — сказал я. — Технически это вполне осуществимо. Корабль все равно не будет полностью обесточен, а Гастингс редко покидает пределы своей каюты. Еды и кислорода одному человеку тут хватит и на тысячу лет, что уж говорить о десяти. Если в будущем он Визерсу не понадобится, то я не вижу причин, чтобы отказать ему в этом капризе.
— Десять лет в полном одиночестве. — Кира передернула плечами, скинула ботинки и забралась в штурманское кресло с ногами. — Я тоже не горю желанием опять лезть в холодильник, но это…
— Может быть, он просто устал от людей. Он ведь всю жизнь провел на Земле, а там очень много людей.
О том, что случится со всеми этими людьми, когда они поймут, что отрезаны от остальных систем, мы старались не думать. Землю с ее проблемами перенаселения и вытекающим отсюда дефицитом питания и жилья ожидали не лучшие времена. Если правительство Альянса каким-то чудом останется на своем месте, то миллиардам людей на своей шкуре предстоит узнать, что такое «социальный минимум», и вся Солнечная система грозит превратиться во «вселенную неудачников».
Действительно, странно все вышло.
Если план Визерса не сработал, то где-то далеко сейчас по-прежнему идет война, маневрируют по космосу боевые корабли, объявлена мобилизация и очередные планеты готовятся отбивать вторжение. Если у генерала все получилось, то у людей, кленнонцев и скаари совсем другие проблемы, и каждая планета будет решать их самостоятельно. Где-то начнется голод, где-то случится политический кризис или религиозная война, кто-то впадет в варварство, кто-то получит дополнительный толчок к развитию… Как бы там ни было, мир, в который мы прилетим через двести пятьдесят шесть лет, уже не будет похож на мир, который мы покинули.
Что ж, у меня такое будет не в первый раз. Да и срок сейчас на порядок меньше.
Вряд ли перемены окажутся такими глобальными, как тогда, когда я распрощался со своим родным двадцать первым веком.
В любом случае, множество вопросов все еще требуют ответов, множество дел ждет завершения. Им придется ждать еще двести пятьдесят лет.
— А что, если нам последовать примеру Гастингса? — предложил я. — Наплюем на стазис, останемся здесь, вдвоем… ладно, втроем, но на старикашку можно не обращать внимания. Нас ждет много лет тишины и покоя в обществе друг друга.
— Пойми меня правильно, Леша, — сказала она после небольшой паузы. — Я пилот, я люблю космические корабли и космос, вполне возможно, что я люблю тебя, но… это будет не та жизнь, о которой мечтаешь, не та, которую я хотела бы прожить. Впрочем, и ты тоже. Я не уверена, что это вообще можно назвать жизнью. Десятки лет медленного и скучного увядания…
— Да, мы слишком привыкли действовать, — согласился я. — Ты пилот, я десантник. Мы и десяти лет не продержимся.
— Наверняка свихнемся от скуки. Потому что это не жизнь. Жизнь — она где-то там. — Кира махнула рукой в сторону тактического дисплея. — И раз уж мы остались живы, я хотела бы посмотреть, чем все закончится.
— Значит, послезавтра нам пора в холодильник, — хмыкнул я. — И будем надеяться, что в следующие десять лет Гастингс в припадке безумия не попытается заглушить реактор или направить корабль в центр какой-нибудь звезды.
— А пока мы еще не в холодильнике, пойдем в нашу каюту, — сказала Кира. — Десятка лет это не продлится, но, с другой стороны, скучно нам не будет.