— На Земле люди воевали друг с другом и в докосмические времена, сэр. Это ничего не значит.
— Кроме того, что все мы чертовски агрессивны.
— Тем не менее на Земле людям удалось не истребить друг друга окончательно, сэр, — сказал Бигс. — Возможно, и мы могли бы научиться жить в мире.
— Или по крайней мере мы могли бы объединиться перед лицом общей угрозы, — сказал я.
— От Альянса мало что осталось, сэр.
— Да, я знаю.
— В день, когда наш корабль был спущен со стапелей, император произнес речь. Он сказал, что наш долг заключается в том, чтобы не только сохранить Империю, но и постараться защитить остатки человечества по всей галактике. Запись хранится в корабельном архиве, и я могу ее вам перевести.
— Не стоит, — сказал я. — Я слышал много таких речей.
— Но я действительно в это верю, — сказал Бигс. — У нас общее происхождение, у нас общая родина…
— Сколько вам лет, энсин?
— Двадцать четыре.
Да не такой уж он и юный, но все еще верит в идеальное мироустройство. К его возрасту я уже распрощался с большей частью подобных иллюзий. Формула «человек человеку — друг, товарищ и брат» на практике никогда не срабатывала. Ибо правы были древние римляне: «Хомо хомини люпус эст», что значит «Человек человеку волк». И он не может не «эст».
— Поговорим об этом, если нам удастся пережить нашествие скаари, — предложил я. — Возможно, этот опыт научит наши народы чему-то новому.
— Вы так говорите, словно сами в это не верите.
— Я стар, устал, и меня только что достали из холодильника, — напомнил я. — Тебе вовсе необязательно слушать всю чушь, которую я несу.
— Да, сэр, — согласился он. — Вам нужно от меня что-нибудь еще, сэр?
— Нет, энсин. Вы можете идти.
— До завтра, сэр.
— До завтра.
Когда дверь за энсином закрылась, я сел в кресло перед терминалом и пробежался пальцами по клавишам. Компьютер работал, но у меня не было никакого желания рыскать по общей Сети корабля. Реннер и так вывалил на меня кучу фактов, которые предстояло осмыслить, но и о них мне думать не хотелось.
Обед и беседа с Реннером меня вымотали, но главную мысль я усвоил.
Дивный новый мир оказался лишь чуточку видоизмененным старым.
Риттер, которого я навестил следующим утром, действительно выглядел хуже, чем во время нашей прошлой встречи. Он лежал в кровати, был бледен, и его снова подключили к передвижному медицинскому агрегату кленнонцев. Меня предупредили, что наша встреча не должна длиться слишком долго.
— Привет, — сказал я.
— Привет. Какие новости?
— Я договорился, чтобы тебя не отправляли обратно на «Одиссей», — сказал я по-русски.
— Ты сейчас с кем разговаривал? — поинтересовался Риттер.
— С тобой.
— А на каком языке?
— На русском. Ты меня не понял?
— С чего бы мне тебя понимать? Я не владею мертвыми языками.
— Странно, — сказал я. — Потому что под занавес нашей прошлой встречи именно на этом языке ко мне и обратился.
— Ты шутишь?
— Нет.
— И что я сказал?
— Попросил, чтобы тебя не отправляли обратно на «Одиссей». Я договорился с Реннером, тебя не отправят.
— Я не помню, — сказал Риттер. — У меня криоамнезия.
— Криоамнезия обычно захватывает период времени до стазиса, а не после.
— Значит, мой мозг некорректно разморозили, — сказал Риттер. — Довольно поганое ощущение, знаешь ли. Но моего знания твоего древнего языка этот факт не объясняет.
— Это верно.
— А ты уверен, что проблемы на моей стороне? — поинтересовался Риттер. — Может быть, тебе показалось?
— Уверен, — сказал я. — Моя память никогда меня не подводила.
— Это я знаю, — вздохнул Риттер.
— Однажды девушка шла по улице, и ей на голову свалился цветочный горшок. К удивлению врачей, когда девушка пришла в сознание, она заговорила на французском языке, который никогда раньше не изучала.
— И что это было? — спросил Риттер.
— Это была байка из моего времени, — сказал я. — За достоверность я, впрочем, не поручусь.
— Теперь ты должен добавить, что человеческий мозг — это загадка.
— Человеческий мозг — это загадка, — сказал я.
— Спасибо. Мне немного полегчало.
— Обращайся еще, ежели что.
— Как тебе удалось добиться того, что меня решено оставить здесь?
— Очень просто. Кленнонцам нужна от меня услуга, и они готовы идти мне навстречу. В разумных пределах.
— Что за услуга?
— Это касается Леванта и запутанного случая наследования.
— Неужели Асад не вычеркнул тебя из списков?
— Несмотря на то что твой мозг разморозили некорректно, ты все еще способен быстро соображать.
— Калифату сильно досталось?
— Реннер говорит, что не очень.
— Хуже всего пришлось Альянсу, да?
— Да.
— Очень большой, очень нежизнеспособный, — сказал Риттер. — Все-таки четкая вертикаль власти дает некоторые преимущества в кризисных ситуациях.
— Видимо, это работает только для людей, — сказал я. — Гегемония как раз обрела такую структуру только после катастрофы.
— Скаари объединились?
— Да. Клан Кридона теперь там всем заправляет.
— Нам конец, — сказал Риттер. — Как только они построят новый флот…
— Они уже расконсервировали старый, — сказал я.
— Тогда тем более, — сказал Риттер. — Единая Гегемония всегда была для нас самым страшным кошмаром, а если во главе ее встал Кридон…
— Приход к власти Кридона является отдельным поводом для тревоги?
— Да. Кридон — консерватор, один из самых радикальных. Он считает, что никто, кроме скаари, не имеет права на жизнь, и всегда продвигал идеи священной войны против человечества.
— Разве они там не все такие?
— Умеренные консерваторы считают, что человечеству в галактике не место, но они готовы предоставить решать все нам самим и подождать, пока мы не истребим друг друга или не вымрем по какой-либо другой причине.
— Есть там хоть кто-то, кто в принципе допускает, что мы имеем право на жизнь?
— Сию крамольную идею поддерживают только самые молодые и слабые кланы, — сказал Риттер.
— Это лучше, чем ничего.
— Это и есть ничего. Особенно в ситуации, когда власть принадлежит Кридону.