Агент 013 был прощен, хотя сам долго в это не мог поверить и все ждал возмездия, которое могло нагрянуть в любую минуту, но не нагрянуло… Уже через день Профессор снова разгуливал с характерным для него самоуверенным и самодовольным видом.
На третий день отдыха с утра мы должны были приступить к подготовке материалов по новому (или, вернее, старому) делу. Меня угнетало чувство вины, ведь тогда во Франции я скрыла от ребят некоторые обстоятельства судьбы жеводанского оборотня, или Волчика, как я его про себя называла, с противоречивыми чувствами вспоминая серого разбойника. Мне хотелось, чтобы обо мне все и всегда думали только хорошее, а как ни верти, недоговоренность — та же ложь…
Так что выбора не было. И поэтому, когда мы все собрались в библиотеке, а кот, нацепив очки на нос, уже открыл толстую папку с материалами дела, я со смиренным видом попросила слова. И все им рассказала, одним махом…
Про то, что наш Волк благополучно скрылся, решив начать новую жизнь с белого листа там, где его не знают. Про то, что их было не два (считая Зверя, убитого командором), а неизвестное количество, условно обозначенное Волчиком в письме таинственным словом «несколько». А в заключение призналась, что я плохой агент и сентиментальная дурочка, заслуживающая самого сурового взыскания, но полна готовности искупить, так сказать, и…
Алекс, против моего ожидания, отнесся к заявлению спокойно, только ехидно кивал с улыбкой на губах и с ревностью в глазах. Меня это, честно говоря, сильно нервировало, хотелось пнуть его хорошенько, лишь бы прекратить эти противные кивания. Однако чувство вины было сильнее, и я сдержалась…
А вот наш кот, мой добрый Пушистик, никак не выбился из свойственной ему манеры поведения в таких ситуациях. Он начал орать, стучать лапами по столу, выкрикивая обвинения в предательстве, безответственности, неуважительном отношении к товарищам и тому подобный бред… Мне пришлось внимать ему с ярко выраженным раскаянием на лице. Вступать в конфронтацию бессмысленно, хотелось покончить с этим небольшим грузом на совести раз и навсегда.
При иных обстоятельствах я бы, конечно, заметила, что, дескать, надо и вам быть умнее, мальчики… Доселе неуловимый Волк слишком легко был повержен. Надо было копнуть поглубже, но все-то вам лень, вы понадеялись на удачный случай… Да-а, русский менталитет…
За всеми этими мыслями я продолжала усердно изображать глубокое раскаяние.
Постепенно и сам кот понял, что виновата не я одна, и, неожиданно угомонившись, признал:
— Ладно, Алиночка, твое чистосердечное покаяние зачтется. Теперь, наконец, займемся делом, ведь после обеда нам уже отправляться на задание, а мы еще не разработали первичную стратегию.
Я хотела удивленно вэкнуть, что никаких стратегий у нас никогда и не было, но командор, отложив какую-то старую газету, которую углубленно читал, пока кот изощрялся в попреках, знаком попросил меня не накалять обстановку, если я не хочу, чтобы все пошло по второму кругу. Знак этот выражался в тоскливо-жалостливом взгляде, верчении пальцем у виска и был принят мной безоговорочно…
— Перво-наперво нам надо будет найти этого Волка, — изрек Профессор, многозначительно посмотрев на меня.
— Само собой, за волком нас и отправляют, — робко согласилась я, испугавшись за душевное состояние серо-белого агента.
— Я имел в виду ТВОЕГО Волка, деточка, которого ты отпустила на все четыре стороны.
— Я-то откуда знаю, где его искать?! Он не звонил, открыток на Рождество не слал…
— Конечно-конечно, — снисходительно закивал пушистый нахал, — но ты должна знать, куда он отправился, ведь он звал тебя с собой.
На самом деле этот факт в рассказе я не упоминала, как и страстные признания волчишки в любви. Просто сказала, что Зверь проникся доверием ко мне, видимо чувствуя, что вскоре и я должна была стать таким же монстром…
— Ладно, признаюсь, звал. Но точного адреса не указывал, потому как писем не писал…
По-прежнему недоверчивый взгляд Пушка заставил меня беспокойно ерзать на стуле, а тут еще и Алекс выступил:
— Как это звал с собой? — неуверенно спросил он, боясь возревновать без особого повода. Но по его лицу было видно, что он очень хочет знать, какие на самом деле отношения нас с Волком связывали. В смысле глубины чувств и степени привязанности.
— А! Минуточку, минуточку… вспомнила! — изо всех сил пытаясь изобразить ликование, воскликнула я (ну надо же уйти от его вопроса). — Он бежал на Французские Ривьеры, по крайней мере, примерно так было написано в письме.
— А письмо у тебя сохранилось? — с нарочитым равнодушием поинтересовался командор.
— Это личное, — с грустной важностью произнесла я, поставив точку на данной теме. На самом деле письмо Волчика уже давно где-то затерялось, но оправдываться и объясняться перед этими гестаповцами уже надоело.
В общем, мы решили сначала отыскать Волка, вставшего на путь праведный — в чем я ничуть не сомневалась! Потом расспросить его как ценного свидетеля о других жеводанских оборотнях, а еще лучше уговорить лично поучаствовать в нашей операции.
Конечно, вряд ли этот серый эгоист так легко снова захочет подставлять себя под охотничьи пули, но придется. Мы были готовы пойти на прямой шантаж, угрожая в случае отказа честно «сдать» его представителям власти. Алекс раздобыл датчик, определяющий в радиусе двадцати километров присутствие нечисти. Ривьеры занимают не столь большую территорию, чтобы мы за один день не смогли найти Волка. С нашей техникой такое невозможно в принципе…
— Имена и легенды оставим те же, — решил Алекс, — судя по схеме, нападения Зверя (или Зверей) активизировались по другую сторону гор. Больше других страдают жители деревни Мартэн, это примерно в пятнадцати километрах от нашей прошлой дислокации в Жеводане.
Кот мечтательно усмехался себе в усы, наверняка предвкушая встречу со своими французскими подружками. Любовь ко мне ему в этом разрезе ничуть не мешает, я ведь все помню… Специалисты в костюмерной развеяли мои надежды, сказав, что со времени нашей прошлой поездки мода там особо не изменилась. Так не хотелось снова облачаться в эти простоватые деревенские юбки, но ничего не попишешь, хорошо хоть цвет разрешили поменять с белой на голубую.
Алекс на этот раз облачился в белую рубашку с высоким воротом и серый кафтан, поверх синий камзол с серебряными пуговицами, ну и короткие штаны и чулки с башмаками. Синяя треуголка довершала привлекательный образ молодого француза второй половины восемнадцатого столетия из, скажем так, полувысшего света. Профессор, как понимаете, не получил даже бантик на шею, но был хорошо обработан противоблошиным шампунем.
На следующее утро цивильно одетый королевский егермейстер Густав Курбе с большой дорожной сумкой и ружьем через плечо, его сестра Жаннет и их кот Пушок в мгновение ока перенеслись на французское побережье Ривьер. «Дело „Крысы-вегетарианца“» — 2 началось…