Повторяю: русский народ никогда не двигался в русле национальной идеи в отличие от англичан, немцев, французов, японцев или китайцев. Многочисленные разговоры о национальной идее – плод невежества, и на них, собственно, нет смысла ориентироваться. К сожалению, в отрицании национальной идеи как движущей силы русского народа большинство видит национальное принижение. Это неверно. Чаадаев в свое время писал, что для нас узки любые национальные идеи, так как Провидение поручило нам интересы человечества. Русские – уникальный народ, который смог определить судьбу континента, притом не навязывая ему своей национальной идеи. Ведь Россия никогда не была колониальной системой. Русский народ во многих отношениях жил хуже, чем другие народы. В служении целому континенту и тем самым всему миру не остается места для обеспечения собственного благосостояния, для чисто бытового устройства жизни. Тот, кто берет на себя ответственность за человечество, должен за это платить. Но в награду за служение русский народ создал свою культуру…
РАО: Русская национальная идея на самом деле не национальна?
В. К.: «России для русских» быть не может, не должно. На Западе такая формулировка сразу обретает широкий отклик: «Германия для немцев», «Франция для французов». В том, что в России такие идеи не находят поддержки, я вижу не бессознательность русских, а верное ощущение своей исторической судьбы.
РАО: Что необходимо сделать, чтобы предотвратить распад России?
В. К.: Россия распадалась многократно. Во время татаро-монгольского нашествия Россия ослабла настолько, что позволила Литве, а затем Польше присоединить Белоруссию и Украину. Эти территории были отторгнуты на четыре века. Благодаря этому образовались два народа – белорусы и украинцы, или малороссы. До монгольского нашествия литературный язык, с незначительными диалектными различиями, был совершенно одинаков. Так же и быт был един от Киева до Ладоги.
Далее, в смутное время многие виднейшие люди во главе с Филаретом находились при дворе Лжедмитрия II, проходимца, высеченного еще до восшествия на престол. Они сбежали из Москвы, жили в Тушинском лагере. Казалось, все совершенно погибло: был и мор, и голод, и никто даже не берется подсчитать, сколько погибло людей в этой чудовищной разрухе. Но пережили! Это был страшный распад, но он был преодолен целиком и полностью. То, что на своем самобытном пути сумели выработать белорусы, русские и украинцы, вошло в состав общей культуры.
Был полнейший распад и после Февральской революции по национальному принципу. После Октябрьской революции, которая прошла под знаком интернационализма, на Украине началась украинизация; такие же процессы происходили и в Белоруссии.
Поэтому сам по себе распад еще не есть роковое явление, которое должно привести к гибели страны с тысячелетней историей. Возрождение возможно, но нельзя заранее сказать, как это будет и будет ли вообще.
Но, во всяком случае, собрать русский народ с помощью национальной идеи, с моей точки зрения, задача утопическая. Благодаря своему евразийскому бытию русские смешались с самыми разными народами – выделить чисто русский тип просто невозможно. Во время войны любой солдат, узбек или бурят, называл себя русским. Ибо он нес ответственность за всю страну, а не только за свое национальное бытие и знал, что именно русские всегда несли эту ответственность.
РАО: Что такое «историческая память» народа? Как она связана с его идеей?
В. К.: Никакая народная идея не существует без исторической памяти народа. Воодушевлявшая сознательную часть русского народа идея Третьего Рима уходит в глубь веков, на полторы тысячи лет назад, в Рим. Не императорский, а Рим Апостола Петра, христианский. Второй Рим – Византия. И это действительно могло вдохновлять. Можно сказать, что и коммунистическая идея восходит к раннему христианству.
Конечно, идея не должна быть целиком растворена в исторической памяти, но должна исходить из нее, и чем более глубока историческая память, тем лучше. Русский коммунизм не смог бы победить, если бы не коренился в народной исторической памяти.
РАО: Что означают, на ваш взгляд, современные поиски национальной идеи?
В. К.: Идеи, о которых я упоминал, зародились раньше, чем они были осознаны. Они существовали как некие устремления в коллективном сознании. Поэтому, с моей точки зрения, попытки найти сейчас формулу такой идеи искусственны, несерьезны.
Сейчас нужно думать не о том, как и какую сформулировать идею, а о том, какими в России должны быть экономика и политическое устройство. С моей точки зрения, абсолютно невозможно перенести к нам основные принципы западной или японской экономики, то же касается и политического устройства.
Если говорить о будущем, возможны только два пути: либо полная гибель страны (исключать этого нельзя, все великие государства в конце концов кончали свою историю), либо страна вернется «на круги своя». Западная рыночная экономика у нас невозможна хотя бы в силу географического положения страны. Россия – страна континентальная, а так называемая рыночная экономика успешно функционирует в странах океанических, поскольку транспортировка по морю неизмеримо дешевле транспортировки по суше. Наше богатство, которое мы могли бы представить на мировой рынок, – нефть – сосредоточено в 5 тыс. км от океана. У нас нет настоящего выхода к океану, потому что ни Финский Залив, ни Баренцево море, ни Черное море не являются выходами в океан. Геополитически у нас иная картина, чем на Западе или в той же Японии.
Когда в 30-е годы в Америке разразился кризис, у нас работало несметное количество американских инженеров и рабочих. Мы изучали технологический опыт, не пытаясь перенести к себе модели устройства экономики, и, в частности, благодаря усвоению этого опыта сумели противостоять военной машине, в которую была вобрана энергия всей Европы. Ведь в 1941 году против нас воевала вся Европа, от Норвегии до Греции, кроме Великобритании. Нам противостоял огромный по своим богатствам континент с 300 млн. населением.
Сегодня наша экономика паразитирует, занимается мародерством на почве прежней экономики. Она распродает невозобновляемые ресурсы. У нас не расширяется ни разработка месторождений нефти, ни алюминия, ничего другого, но продается то, что было наработано.
РАО: Кто является, на ваш взгляд, хранителем народно-исторической памяти сегодня?
В. К.: В человеке существует какая-то непонятная генетическая память. Человек может быть насквозь «пропитан» телевизионной жижей, уже ничего не видеть и не слышать, и вдруг в какой-то момент под влиянием каких-то событий, какой-то встречи в нем просыпается народная историческая память, причем независимо от его профессии. Особенно хорошо это видно на примере песни. Песня – это что-то бесспорное. Слово всегда может быть оспорено, каждое слово вызывает «противослово», а вот песня, если, конечно, настоящая, может вызвать в человеке из небытия народную историческую память. Память о войне, например. Так что народная историческая память живет. Но должны возникнуть условия, в которых она может в полной мере проявиться.
Все, что говорится о национальной идее с телеэкрана – пустое. Характерно, что разговор начался после того, как Ельцин дал поручение найти эту самую идею. Я думал о национальной идее неотступно с 1963 года, уже почти 35 лет, и в конце концов пришел к выводу, что собственно национальной идеи в России не существует, и мы можем гордиться тем, что мы выше такой идеи. Отсутствие национальной идеи нередко приводит нас к тяжелым последствиям, но хорошо известно, что величайшие эпохи в истории человечества – это трагические эпохи. И чем эпоха трагичнее, тем она выше. Гегель говорил, что времена благоденствия народа – времена, совершенно ненужные истории, а трагические эпохи – история. Разумеется, если мерить человечество не его повседневным бытом, а в конечном счете последним Судом… Любой человек не может не думать о том, что будет с ним после смерти. Ярчайший пример: князь Святослав, ярый противник христианства, сказал, обращаясь к своим дружинникам: «Ляжем костьми, братия, мертвые бо сраму не имут». Так он предлагал не только себе, но и своим рядовым воинам подумать о том, что с ними будет после смерти. Какое за этим стоит понимание человеческого бытия!