Или вот привычно повторяют: «Россия — тюрьма народов».
— Ладно, я соглашусь, — говорил он, — но только если Европу, а тем более Америку, назовут кладбищем народов. Где бритты, давшие название Великобритании? Где гасконцы во Франции? Где прусы в Германии, от которых, собственно, и Пруссия пошла? Нет их. Уничтожены! А у нас в России сбережен, сохранен даже самый маленький народ.
И в голосе его опять слышалась гордость за Россию.
Говорят: знание — сила. Его сила была действительно в основательном и дотошном знании, добывавшемся неустанным и самым добросовестным трудом. Если что-то он хотел достоверно выяснить, установить, то ни усилий, ни времени уже не жалел. Шел до конца. До Правды, до Истины.
Зато и возразить ему, а тем более его оспорить, никто не мог. И никаких авторитетов, перед которыми он замолк бы или спасовал, не существовало.
Один из запомнившихся тому примеров — отношение к А. И. Солженицыну. Когда в преддверии его 80-летия предложил я Вадиму Валериановичу побеседовать об этой фигуре, ставшей исторической, он сразу же согласился. А говорил в основном о невероятно завышенных цифрах жертв ГУЛАГа и Великой Отечественной войны, которыми Солженицын оперирует. И становилась абсолютно очевидной разница тенденциозно-публицистического, недобросовестно-легковесного подхода к цифрам, с одной стороны, и углубленно-тщательного, досконального, подлинно научного — с другой. Кожинов всех лучших современных демографов и социологов обстоятельно с этой точки зрения изучил! И сам стал, можно сказать, весьма авторитетным демографом и социологом.
* * *
Он готов был вступать в диалог с любым оппонентом, с любой аудиторией. Это не значило, разумеется, что считал себя специалистом по всем проблемам. Моей бывшей однокурснице по факультету журналистики, беседуя о Пушкине, прямо сказал, когда она предложила порассуждать на тему «Пушкин и религия»: «Нет, тут я не специалист. По этому вопросу обратитесь к моему другу Палиевскому».
Однако если дело касалось насущных вопросов жизни народа и страны, которые больше всего волновали его, немедленно шел на самый острый публичный диспут. Как в бой. И до победы.
Был случай (увы, чуть ли не единственный!), когда «для плюрализма» пригласили его на телевидение. Любимов из «Взгляда» вел тогда на первом канале передачу, которая называлась, кажется, «Один на один». Оппонентом Кожинову был выдвинут «демократ» Нуйкин.
Боже мой, что от того Нуйкина осталось! Жалчайший имел вид. Лепетал нечто совершенно невразумительное. Против кожиновских неопровержимых аргументов ему просто нечего было сказать.
Разве не понятно после этого, почему Кожинова не допускали и не допускают на телеэкран?
Но вдумайтесь, насколько ненормально это! Крупнейший мыслитель России не имеет возможности высказать свои мысли на телевидении России. И это называется свобода слова? Между тем интеллектуальная мошкара, которая ему и в подметки не годится, мельтешит на экране с утра до вечера.
В их представлении покушение на свободу — если вдруг не будет Шендеровича или Киселева, Сванидзе или какой-нибудь Сорокиной. А если Кожинова нет — такое с их свободой слова согласуется вполне. Стыд и позор!
* * *
Да, стыдно должно быть нашим властителям, что такая личность, как Вадим Кожинов, и все свершенное им остаются для России почти неизвестными.
Конечно, за последние годы ему все-таки удалось издать немало книг. Назову некоторые: уже упомянутая «История Руси и русского Слова», «Судьба России», «Великое творчество, Великая Победа», «Победы и беды России», двухтомник «Россия. век XX». Все эти и другие кожиновские книги расходились мгновенно. Достаточно часто печатался он также в патриотических газетах и журналах.
Но наглухо были закрыты для него, как и для других талантливых мыслителей патриотического направления, каналы телевидения. О смерти выдающегося сына России так называемое российское телевидение, конечно, тоже позорно промолчало.
Я уж не удивляюсь, что при прощании с классиком русской литературы Леонидом Леоновым, или с Космонавтом Два Германом Титовым, или теперь вот с Вадимом Кожиновым не звучит соболезнование президента страны. Какое там, даже министр культуры не соизволил прислать телеграмму! Действительно, не эстрадный же актер скончался и не попсовая дива ушла.
Я не удивляюсь. Но, если вдуматься, скверное это «неудивление», очень плохая привычка. Сам-то он, Вадим Валерианович, и при жизни не придавал особого значения подобным знакам внимания, а теперь ему и подавно все равно. Ну а нам? России?
Скажу так: Россия опять в полной мере станет сама собой лишь тогда, когда ей вернут и во всей полноте откроют мыслителей, подвижников, героев масштаба Вадима Кожинова. Его личности, его таланта и мысли.
С такого масштаба честной патриотической мыслью мы все только и сможем по-настоящему вернуть себе утраченное национальное достоинство.
…Февраль 2001 г.
25 января будет ровно год, как нет с нами Вадима Кожинова. Хотя надо говорить точнее: нет его физически, а духовное присутствие в нашей жизни этого замечательного русского мыслителя и литератора не только остается, но, можно сказать, возрастает. Так, лишь за минувший год вышло несколько кожиновских книг. В издательстве «Согласие» выпущен большой сборник «Размышления об Искусстве, Литературе и Истории», в «Алгоритме» переизданы двухтомник «Россия. век ХХ», книга «Как пишут стихи», дополненный вариант знаменитой книги о Тютчеве под заголовком «Пророк в своем Отечестве».
Стало ясно, что значение самого Кожинова как «пророка в своем Отечестве» нам еще предстоит осмыслить. Этому и посвящена публикуемая беседа.
Да, выдающийся!
Виктор КОЖЕМЯКО. Сергей Георгиевич, приглашаю вас к разговору. Хочется поговорить о месте Вадима Кожинова в нашей общественной мысли. Обращаюсь к вам, поскольку он вас высоко ценил, считал, по-моему, в некотором роде своим преемником. Так вот, о Кожинове я еще при его жизни писал: «выдающийся мыслитель». Вы с этим согласны?
Сергей КАРА-МУРЗА. Как элемент образа Кожинова эту оценку можно признать. Но на самом деле в России мыслителей много, и даже, я считаю, великих мыслителей. А Кожинов, кроме того, был еще и большой мастер, я бы сказал, технолог мысли. То есть он мог не только интуитивно достичь каких-то прозрений, но и превратить их в такой интеллектуальный продукт, на котором могли бы учиться целые поколения. Вот соединение этих качеств делает Вадима Валериановича редким, а в нынешнее время — исключительным явлением нашей культуры.
В.К. Если все-таки вы принимаете оценку «выдающийся», скажите, что вам представляется наиболее значимым в его прозрениях, то есть в постижениях его мысли?
С.К.-М. Давайте разделим. Постижение — это как бы результат, который предлагается обществу. А есть также процесс, способ постижения результата — об этом отдельно поговорим.