На протяжении десяти лет международное сообщество играет с Караджичем и Младичем в кошки-мышки. Большую часть этого времени кошки играют еще и в жмурки. Они ловят друг друга, а мышки тем временем спокойно перебегают из одной норки в другу. Кошкам давно пора снять повязки с глаз. Для международного сообщества и национальных правительств, в особенности правительств Сербии и Черногории и Республики Сербской, настало время предпринять совместные действия для выявления мест, где могут скрываться разыскиваемые, для ареста обвиняемых и передачи их [трибуналу по Югославии]. Только так можно осуществить правосудие, которое Совет безопасности обещал народам бывшей Югославии в 1993 году. Хватит кошкам страдать от насмешек мышей!
Я была обеспокоена. До меня доходили слухи о том, что страны-члены НАТО — Италия, Греция, Испания и ряд других стран — готовы принять Сербию и Черногорию в программу «Партнерство ради мира». Эта программа была разработана НАТО для потенциальных новых членов. Меня беспокоило и то, что, несмотря на заверения США и других государств, международное сообщество было готово вести переговоры в обмен на смягчение позиции Сербии по вопросу Косово. Встреча с Коштуницей и Булатовичем в Белграде в начале февраля не принесла ничего нового. Коштуница снова подчеркивал способность местного правосудия заниматься делами, связанными с военными преступлениями, но при этом продолжал повторять, что мы «на одной стороне».
Проблемы, возникшие через месяц, дали белградским властям основания замедлить любые действия по аресту обвиняемых, если таковые вообще имели место. В воскресенье 5 марта 2006 года в камере тюрьмы Схевенинген покончил с собой Милан Бабич, предшественник Горана Хаджича на посту президента самопровозглашенной сербской республики на территории Хорватии.
Этот человек пытался вести себя достойно. Несмотря на угрозы лично ему и в адрес его семьи, он сдался добровольно. Вместо того чтобы хранить молчание и принять те блага, какие Сербия предлагала обвиняемым, остававшимся на свободе на протяжении многих лет, Бабич признал себя виновным по одному факту, связанному с преступлениями против человечности. Во многом благодаря неустанной работе германского прокурора Хильдегард Эрц-Рецлафф, которая занималась расследованием причастности Милошевича к преступлениям, совершенным во время конфликта в Хорватии в 1991 году, Бабич выразил полное раскаяние. Он просил своих «хорватских братьев простить их сербских братьев». Его выступление перед трибуналом откровенно опровергало утверждения Милошевича о том, что в волне насилия, захлестнувшей страны бывшей Югославии, виновен внешний мир. Бабич заявил судебной палате, что недолго просуществовавшее сербское государство, созданное на территории Хорватии при участии Милошевича и Бабича, не смогло бы просуществовать и дня, не имей оно теснейшей связи с Белградом. Хорватские сербы получали из Сербии оружие, в том числе танки и ракеты, а «национальный банк» по сути своей был подразделением Национального банка Югославии в Белграде. Бабича приговорили к 13 годам заключения и временно оставили в тюрьме Схевенинген. Он начал жаловаться на то, что другие заключенные ему угрожают, и просил перевести его в голландское крыло тюрьмы, подальше от сербов, хорватов и мусульман. Он жаловался на то, что его жена и сыновья не могут вернуться в Белград, потому что он дал показания против Милошевича и рассказал о проекте Великой Сербии. Бабич просил, чтобы его сыновьям позволили обучаться в голландских университетах и оплатили курс обучения. Защитники Бабича обратились ко мне за поддержкой в деле решения его семейных проблем. Я обсудила сложившуюся ситуацию в Секретариате трибунала и попросила решить эту проблему. Но она так и не была решена, до тех пор пока Бабич не нашел для себя самого трагичного выхода. В первое воскресенье марта он покончил с собой. Я чувствовала, что именно трибунал по Югославии стал причиной отчаяния этого человека. Мне казалось, что я сделала все, что было в моих силах. Тем не менее, я чувствовала, что должна была сделать больше.
Когда в следующую субботу умер Слободан Милошевич, я находилась в отпуске, за пределами Голландии. Помню, что тюремные власти обнаружили его тело около 10 часов утра. Через час зазвонил мой мобильный телефон. Сторонники Милошевича уже успели распространить по всему миру известие о его смерти. Моим первым желанием было вернуться в Гаагу и сделать заявление о том, что смерть Милошевича никоим образом не принижает значимость трибунала, хотя наши противники всеми силами старались доказать обратное.
На первой пресс-конференции мы заявили, что трибунал по Югославии никак нельзя считать трибуналом по делу одного лишь Милошевича. Успех или неудача работы трибунала в целом не зависит от одного дела Милошевича. Мы должны судить других сербских лидеров, которые обвиняются в причастности к тем же преступлениям, что и Слободан Милошевич. Шестерых бывших сербских лидеров и высокопоставленных военных обвиняли в причастности к преступлениям, совершенным на территории Косово. Вскоре должен был начаться суд над восемью офицерами, причастными к геноциду в Сребренице. Теперь, как никогда прежде, я рассчитывала на то, что Сербия наконец арестует и выдаст Гааге Ратко Младича и Радована Караджича.
Должна признать, что смерть Милошевича вызвала у меня глубокий гнев. Процесс длился четыре года. Защите оставалось всего 40 часов для завершения представления своих аргументов. Суд мог закончиться в течение нескольких недель. Мы неоднократно жаловались на то, что Милошевич не принимает предписанных ему лекарственных препаратов для контроля над артериальным давлением. Мы не знали, что он принимал другие лекарства, снижавшие лечебный эффект прописанных препаратов. Он просил об условном освобождении с целью поездки в Россию для «лечения». Мы расценили эту просьбу как отчаянную попытку избежать вердикта о виновности. Состояние Милошевича могло показаться хуже, чем было на самом деле, а в России он мог воссоединиться с женой и сыном, которые прятались от сербских властей, а затем и вовсе скрыться от правосудия. Судя по всему, смерть Милошевича была самоубийством по неосторожности. Он знал о своем состоянии и должен был понимать, что, манипулируя лекарствами, играет с собственной жизнью.
Слободану Милошевичу было не для чего жить… Он все потерял. Смерть стала для него избавлением. Но своей смертью он лишил сотни тысяч жертв права на справедливость и правосудие, которого они заслуживали. Единственным, что мог сделать для них суд, стало решение судебной палаты об отклонении запроса, составленного по поручению Милошевича, о прекращении процесса за отсутствием доказательств. Милошевич умер, зная, что судебная палата оставила обвинение в геноциде в силе.
В завершение своего заявления я не могла не отдать дань уважения Зорану Джинджичу, его жене Ружице и членам его семьи. Именно Джинджич сумел проявить политическую волю и смелость. Благодаря его усилиям Слободан Милошевич оказался в Гааге перед лицом Международного трибунала, который доказал, что ни один глава государства не может более считать себя свободным от правосудия и безнаказанно совершать преступления. Только благодаря воле Зорана Джинжича стал возможен процесс, который положил конец долгому, печальному периоду истории человечества. Я была рада узнать, что в годовщину смерти Джинджича почтить его память пришло гораздо больше сербов, чем тех, кто отправился на похороны Милошевича.