Последние четверо из 161 обвиняемого трибуналом — Младич, Караджич, Жуплянин и Хаджич — оставались на свободе вплоть до последних дней моего пребывания в Гааге. Прошло восемь лет. Приближался конец моего мандата, декабрь 2007 года, и чувство разочарования росло.
В конце лета 2007 года появились обнадеживающие сообщения о том, что арест Младича уже близок. Булатович сообщил, что сербские власти выследили 11 врачей, в том числе некоего Додера, и отслеживают их мобильные телефоны. Розыск сосредоточился на Белграде и окрестностях. В ходе этой операции агенты продолжали постоянно следить за родственниками и известными сторонниками Младича, чтобы выяснить их реакцию. Никакой реакции не последовало. Когда власти предложили тем, кто поддерживал генерала, солидные вознаграждения и освободили их от ответственности, сеть поддержки Младича заметно сократилась. Было трудно представить, что Джого, Ристич, врачи и другие, с кем беседовали полицейские и сотрудники спецслужб, окажутся настолько безумны, чтобы вступить в контакт с Младичем.
Караджич скрывался, по-видимому, где-то в родных горах на границе Боснии и Черногории. Арест его сына Саши ничего не дал. Не помогло даже публичное обращение жены Караджича, Лилии. Банковские счета семьи были заморожены, но клан Караджичей явно располагал средствами. Во время обыска в семейном доме в Пале были обнаружены 20 тысяч евро — судя по всему, часть роялти с публикации книг Караджича. Мы продолжали получать сообщения о том, что он появляется в Черногории и уезжает обратно. Мы слышали, что он скрывается в городе Прибой, чуть ниже по течению от Милешево, где находился монастырь епископа Филарета. Я вспомнила, что тремя годами раньше нам предлагали за 5 млн долларов доставить Караджича мертвым. Конечно, на такую сделку никто не пошел. Судя по всему, предложение поступило от местной полиции, для которых этот человек давно стал настоящим ярмом на шее.
Повсюду разыскивали Жуплянина, но безуспешно. Мы получали информацию о том, что его видели в Герцег-Нови на черногорском побережье. Его жена и сын были арестованы. Давление оказывалось на его невестку и любовницу, одну из восьми известных нам. От всех требовали убедить Жуплянина сдаться. Потом до нас дошли слухи, что он может скрываться в Москве.
Нам снова и снова твердили, что Хаджич вот-вот сдастся, потому что у него практически не осталось средств. Но была информация о том, что из Сербии он бежал в Румынию и может скрываться в Беларуси. Сколько денег нужно человеку с манией величия, чтобы прожить в Беларуси?
Мое ожидание продолжалось… а потом закончилось и перешло к моему преемнику. В душе возник странный вакуум. Я восемь лет боролась и на что-то надеялась, но потерпела неудачу. Северное солнце оставляет такую же пустоту, когда в конце декабря быстро скрывается за горизонтом. Холодные ветры проносятся над темными, пустыми полями для гольфа, разбиваются о голые стены тюрьмы Схевенинген, а потом уносятся в песчаные дюны и вверх к звездам. Я не вижу смысла оправдывать красивыми словами свое разочарование и ощущение упадка. Неудача есть неудача. Четверо обвиняемых, двое из которых были причастны к геноциду, остались на свободе. Безнаказанность победила, несмотря на все мои усилия. Я почти слышала смех, который звучал в Сербии. После той лжи, которую изливали на меня лидеры Сербии, после тысяч гниющих трупов, оставленных ее солдатами на полях Сребреницы, эту страну могут принять в Евросоюз, словно и не было глухих ударов по muro di gomma, которая протянулась от Брюсселя до Лондона, Парижа, Рима, Вашингтона и Нью-Йорка, словно все мы были забыты…
Я слышала мнение уважаемых правоведов о том, что прежде чем вершить суд, на землях, раздираемых войнами, должен воцариться мир. Они утверждают, что невозможно осуществить международное правосудие, пока свистят пули и летят осколки, пока беженцы не вернулись в свои дома, пока захватывают пленных, идут в атаки, открывают огонь, а искалеченные трупы лишь слегка присыпаны землей. Я слышала мнение не менее уважаемых дипломатов о том, что мир важнее правосудия, что мирные переговоры не могут идти успешно, если лидеры хотя бы одной из сторон не будут убеждены в том, что против них не будут выдвинуты обвинения.
Я не согласна с этим.
Я считаю, что институты международного правосудия могут начинать работу и даже осуществлять конструктивное воздействие на обстановку еще до заключения мира. Трибунал по Югославии это доказал. Совет безопасности ООН создал трибунал по Югославии, когда в Боснии и Герцеговине еще совершались военные преступления. Я уверена, что при более уверенном отстаивании авторитета этого института в смутные ранние годы его существования, трибунал мог бы оказать значительное сдерживающее воздействие и предотвратить насилие против гражданских лиц. Президент Туджман на закрытых совещаниях снова и снова настаивал на том, что поддержка Хорватией армии боснийских хорватов и военное вторжение регулярной хорватской армии в Боснию и Герцеговину должны оставаться тайными операциями. Судя по всему, он опасался, что Хорватия, подобно Сербии и Черногории, подвергнется экономическим санкциям. Я уверена, что он не хотел отвечать за совершенные военные преступления. Осенью 1993 года начальник концентрационного лагеря, организованного боснийскими хорватами, нашел время, чтобы написать специальный доклад. В нем он выражал опасения в том, что условия жизни заключенных настолько ужасны, что и ему самому, и многим другим могут быть предъявлены обвинения. В июне 1995 года, за месяц до резни в Сребренице, Ратко Младич говорил чиновникам ООН, что его нельзя считать военным преступником. Он знал, что Международный трибунал представляет для него угрозу но сдерживающее влияние этого института все еще было недостаточным. В 1999 году Милошевич хорошо понимал, на какой юридический риск идет, когда отдал приказ сербской полиции и югославской армии изгнать албанцев из Косово. Иначе чем объяснить приказ об эксгумации тел казненных албанцев и перевозке их в рефрижераторах к местам тайных захоронений на территории военно-воздушной базы близ Белграда? Сколько бы еще бомб НАТО упало на землю Сербии, если бы Луиза Арбур не выступила с недвусмысленными предостережениями, и если бы лидеры альянса не опасались оказаться на скамье подсудимых за непринятие адекватных мер по защите гражданских лиц и выявлению военных объектов? Представьте, насколько значительнее было бы сдерживающее влияние трибунала по Югославии, если бы он не был первым, если бы практика создания международных трибуналов уже доказала миру, что политические и военные лидеры тоже должны отвечать за свои действия перед законом.
Нет, правосудие не всегда должно дожидаться наступления мира, и народы, подписавшие Римский статут, признали это. Они создали Международный уголовный суд в качестве предупреждения потенциальным военным преступникам. Этот институт должен сдерживать совершение военных преступлений. Будь политическая воля проявлена более настойчиво, в будущем политики и военные поостереглись бы действовать так, как, например, действовал Пол Пот в Камбодже, сторонники геноцида в Руанде, командиры милиции в Сьерра-Леоне, Саддам Хуссейн в Ираке… Все эти люди были убеждены в своей безнаказанности.
В зоне любого конфликта политические лидеры, дипломаты, военные, руководители разведки и ученые мужи будут стремиться принизить значение институтов международного правосудия. Дипломаты будут твердить, что сначала нужна какая-то инициатива… Всегда найдутся прагматические аргументы для оправдания нежелания, а иногда и категорического отказа страны или ее руководства сотрудничать с правовыми организациями, призванными положить конец культуре безнаказанности. Давление с целью принуждения к сотрудничеству с международным уголовным трибуналом или судом всегда угрожает каким-то программам реконструкции, каким-то предстоящим выборам, каким-то дебатам по новой конституции, каким-то важным экономическим и внешнеполитическим решениям. Но никакие миротворческие и национальные усилия не принесут мира и не создадут устойчивого государства, если в этих инициативах с самого начала не будут предусмотрены правовые меры по осуждению нарушителей международного гуманитарного права, по избавлению мира от культуры безнаказанности. Все должны знать, что стоять выше закона нельзя. Миротворчество без правосудия сеет зерна новых конфликтов. Дипломаты получают возможность заключать мирные соглашения и оставлять на своих должностях политических лидеров и военных, оказывающих дальнейшее отравляющее воздействие на общество. Это чуть было не случилось с Милошевичем во время натовских бомбардировок 1999 года. Это чуть было не случилось при поддержке ООН в Косово. Это уже случилось в Руанде.