Вспомните, всю жизнь наши родители копили, чтобы купить ковер, мебель, дачу. Покупали, умирали, а купленное переходило к детям, а от детей к внукам. Разверните историю семьи в широкомасштабную историю целого народа и увидите, что принципы ведения хозяйства здесь одинаковы — от отца к сыну, от поколения к поколению. Нерадивый сын промотает полученное, а радетельный, работящий и бережливый — приумножит. Зачем же нам походить на нерадивого?
Дебаты в печати были тогда бурными. Доводы противников восстановления храма сводились в основном к двум позициям: во-первых, ужасная дороговизна — по оценкам специалистов, строительство обойдется в 150 миллионов долларов, во-вторых, смущает этический аспект. Нельзя вернуться в прошлое, и новый храм не будет иметь для России того духовного значения, которое он имел, будучи возведен на народные деньги в первый раз.
Термин «народные» употребляется чаще в пропагандистских целях, чем соответствует своему прямому понятию. И при царе-батюшке и, думаю, ныне невозможно построить такого монстра, не запустив руку в государственную казну. А к началу строительства было собрано всего два миллиарда тогдашних рублей — смешная сумма.
Возможно, кто-либо другой под благовидным предлогом и отступился бы. Дескать, пока денег нет, начинать не стоит, а то родим долгострой. Позже, кстати, он этого перестанет бояться и будет поручать строительство крупнейших объектов через своих чиновников сомнительным компаниям типа «Евразия», руководитель которой умыкнет свыше 1,5 миллиарда долларов, скроется в Англии, оставив после себя долговременную память: останки фундаментов океанариума на Поклонной горе, торгового центра на площади Павелецкого вокзала, башни «Евразия» среди объектов Москва-Сити.
Но там приложили руку, по неподтвержденным пока данным, Орджоникидзе и Росляк, его боевые заместители. А здесь, на храме, он командовал сам — никому не доверял это святое дело. Он наверняка знал, что денег ни в городской, ни в государственной казне нет как нет и просить их бесполезно. Он заявлял:
— Сейчас мы не можем сидеть, как галчата с раскрытыми клювами и ждать, когда из федеральной «кормушки» нам бросят червячка. Точнее, сидеть-то мы можем, и кое-кто все еще сидит. Да прокормиться так уже не удастся. Если и бросят нам что-нибудь, то только самую малость, когда потребуется снять чрезмерное социальное напряжение. А могут даже вообще ограничиться обещаниями, — подытожил он.
И на очередном заседании своего правительства по обсуждению бюджета предложил, чтобы выжить, осуществлять режим наибольшей экономии средств в жестком режиме в отраслях и в префектурах, сказал, что нужно иметь реальные, выполнимые программы, провести анализ по инфраструктуре, по федеральному уровню и регулярно пересматривать вводимые и подготавливаемые объекты.
Нужно, говорит, также организовать работу по более полному сбору налогов по отдельной программе, установить в каждой палатке кассовый аппарат, задействовать всякие инициативные программы. И напомнил, что поставили по Тверской улице паркометры: припарковался — плати, однако результат оказался нулевой. В других столицах мира такая мера приносит городской казне до 30 процентов дохода. А мы понесли значительные затраты в валюте, ничего не получив взамен.
Потом спросил: с какой стати в Мосремонте выросли вдруг затраты? Начальник себе живот отрастил, ходит как барон — и что? Никто здесь никаких конкурсов не проводит, а почему — непонятно. А почему Метрострой требует денег на проходку одного метра в 3–4 раза больше, чем иностранные фирмы?
Еще мэр сказал, что нельзя жить в условиях финансового произвола, надо все в бюджете раскладывать по полочкам, и тогда можно будет говорить о системе. Она должна прийти на смену панибратству и вкусовщине, когда действует принцип — даю тому, кого люблю. Нравится мне сегодня Ресин — значит самый лакомый кусок достается ему, завтра разонравился — отдам Никольскому, и так далее. Такая практика не годится.
Ни с одним тезисом, или выводом, или намеченным путем ведения финансового хозяйства не поспоришь. Потому что все — верно. Одно смущает: от слов он так и не перешел к делу. Мосремонт как жировал, так и жирует, если не круче, метро перестали строить вообще, инвесторы ушли, а с бюджетом ох какие проблемы.
А ведь самые многочисленные заседания столичного правительства случаются тогда, когда слушается исполнение бюджета города за прошедший год и планируется городская казна года текущего, а то и предстоящего. Все заинтересованные стороны, все первые лица, кому предстоит зарабатывать, исполнять, выделять и выбивать, присутствуют в зале — каждый слушает в три уха, боясь пропустить момент, когда можно будет хоть как-то «подкрутить» ситуацию в свою пользу.
Оно и понятно. Денег всегда мало, а расходы год от года растут. Деление тем не менее происходит по устоявшемуся принципу: все средства раскладываются, грубо говоря, на три «кучки». На социальную поддержку населения, на содержание отраслей городского хозяйства, на инвестиции. И как бы ни изгалялось над собой столичное правительство, денег больше, чем сумеет заработать, оно не получит.
Поэтому на всех этапах подготовки бюджета происходит серьезная борьба между префектами административных округов или территориями и ведомствами, то есть департаментами и комитетами. Каждой стороне хочется иметь денег в бюджете больше. Приходилось слышать из уст руководителей территории, например, такие слова:
— Сколько же можно над нами издеваться? — то есть поручать выполнение определенного вида работ, а денег на эти цели не выделять. Или дать сущие крохи только для прецедента: дескать, денег дали, гони работу. Вот и крутись, как знаешь.
То, что обсуждается на заседаниях правительства и утверждается затем городской Думой, — это видимая часть айсберга. Есть у города и заначка — внебюджетные поступления, фонд, к размерам которого и к суммам, на его счетах аккумулируемым, доступа ни депутатам, ни кандидатам, ни пионерам, ни пенсионерам попросту нет. Табу.
Первый крикливый созыв Моссовета потратил больше всего времени на выяснение вопроса именно о заначке. Скажите, сколько закопали, — приставали депутаты и к премьер-министру, и к главному финансисту. Но никто ничего, конечно, не узнал, так как ни министр, ни финансист на вопрос не ответили.
Мы с вами тоже, конечно, не узнаем тех сумм, которые хранятся на счетах фонда, никогда не почувствуем как налогоплательщики результатов от расходования заначенных средств, но зато имеем право знать, из каких источников формируется фонд.
Послушаем того, кто этими деньгами — возможно, единолично — распоряжался. Цитирую по протоколу совещания на строительстве тогда нового СИЗО.
— У правительства города, — сказал Ю. Лужков, — есть рычаг, который иногда мы использовали раньше, но почему-то не используем сейчас. Это штрафы, пени и прочие всякие поступления. Не прямые налоговые, а случайные, не учитываемые в бюджете. Объем их, собираемых в городе, приличный. Можно договориться с Министерством внутренних дел ради такой задачи, выйти к Черномырдину и Чубайсу — до сих пор не понимаю, кто там у них решает вопросы. Кто олицетворяет, а кто решает.