Вот так аналитик русского Генерального штаба Вандам описал те события, о которых читатель в этой книге уже прочел…
А вот как он описывал последующее:
«После уступки этих земель, девственные леса которых изобиловали пушным зверем, а прибрежные воды морским бобром и котиком, весьма прибыльная меховая торговля, находившаяся до тех пор на всех меховых рынках почти исключительно в русских руках (тогда это было уже не так, хотя все самые ценные меха шли на мировой рынок из русских колоний, даже если поставлялись на него браконьерами- англосаксами. — С.К.), начала переходить теперь к англичанам и американцам; подрезанная в самом коре сужением ее промыслового района. Российско-Американская компания принуждена была упразднять понемногу свои фактории и сокращать судоходство, а Россия — отходить на ту базу, откуда Беринг начал свои исследования Тихого океана, т. е. на Камчатку…»
Да, все начинало хиреть… 1 марта.1827 года отдел окончательно удалился Михаил Матвеевич Булдаков — четвертая фигура в истории РАК после Шелихова, Резанова и Баранова. Последние годы побаливая, он частенько отлучался в свое имение в родной Великий Устюг, но поста в РАК не оставлял по просьбе акционеров.
Теперь же он ушел, через три года скончавшись на родине пятидесяти четырех лет от роду.
А В РУССКОЙ политической жизни все более утверждался Карл-Роберт Нессельроде…
Автор популярной, но крайне поверхностной биографии Николая — лауреат Гонкуровской премии Анри Труайя в 2000 году разглагольствовал насчет того, что, "мол, из поколения в поколение российские государи пытаются средствами войны и дипломатии получить доступ к морским путям через Балтийское и Черное моря и что эта экспансия, которая, мол, нужна как воздух огромной стране, лишенной естественных (?!) границ, сопровождается соображениями о величии России.
Напрочь отрицающий у России естественные границы француз утверждал далее, что «яростный патриот» Николай смотрел на будущее мира через призму России.
Эх, если бы это было так! Но на деле Николай все чаще смотрел на будущее России через очки Нессельроде…
Тот же Труайя сообщает о российском министре иностранных дел, что он, сын немецкого католика из Вестфалии и еврейки, перешедшей в протестантизм, был-де «до конца предан своей новой отчизне»…
Н-да…
Нессельроде был более предан Меттерниху, чем даже Николаю. А уж преданность России? Если и были Нессельроде и Россия связаны каким-то словом с корнем «пред», то это было слово не «преданность», а «предательство»!
Нессельроде заявлял, что он — «лишь простой инструмент выполнения приказов и политических планов Его Величества», однако был хотя и инструментом, но — далеко не царя…
При этом как раз в конце двадцатых — начале тридцатых годов Николай в вопросах внешней политики оказывался однозначно не ведущим (как Александр), а ведомым… Ведомым Нессельроде, который, в свою очередь, был ведущим лишь для царя, будучи сам ведом внешними антироссийскими силами.
Александр внимательнейшим образом читал всю дипломатическую переписку, и по его пометам заметно, что он ориентировался вполне профессионально даже в деталях.
Николай переписку читал тоже, но в первые годы, как правило, просто фиксировал факт ознакомления с депешей и помечал: «Одобрено» .И — не более того.
У руля же стоял «верный» Карл.
Удивительно, но, например, советский историк Виноградов всерьез писал, что «за долгие годы службы Карл Васильевич научился оставлять свое мнение на пороге императорского кабинета». Если здесь что и верно, так это — утверждение о том, что у миниатюрного по габаритам любителя хороших вин и кушаний, дамского общества и музыки, собственного мнения не было. Но не было потому, что он руководствовался мнением Меттерниха и K°, да и — еще кое-кого…
29 июля 1826 года, еще при Булдакове, РАК обратилась уже к Николаю, всеподданнейше извещая, что после вступления в силу российских конвенций с англосаксами Компания «находится в таком бедственном положении, что угрожается не только для себя уничтожением существования своего, но и для всего тамошнего края совершенным оного разрушением».
Замечу, что литературный стиль этой записки был далек от былого, определяемого повешенным Рылеевым.
А Нессельроде издевательски повторял, что конвенции выгодны РАК и что через десять лет мы-де можем запретить англосаксам и ловлю, и торговлю.
Котиков тем временем истребляли, индейцев — спаивали и настропаляли против русских. А Нессельроде увлеченно занимался выращиванием камелий в своей загородной оранжерее — его коллекция этих крайне капризных цветов была на редкость хороша.
Камелия может сбросить бутоны при простой перестановке с места на место, она очень привередлива к температуре, освещению и влажности воздуха, и от любителей-цветоводов требуется большое терпение и заботливое отношение.
На камелии у него души хватало…
Федор Иванович Тютчев — долгие годы подчиненный Нессельроде, в 1850 году писал о нем:
Нет, карлик мой! Трус беспримерный!
Ты как не жмися и не трусь,
Своей душою маловерной
Не соблазнишь Святую Русь…
Чувства в этих строках много, но истине они не соответствуют. И Нессельроде был не так уж труслив, и Русь он соблазнял не раз…
Вот еще одна его оценка:
«Сын исповедовавшей протестанство еврейки и немца-католика, друга энциклопедистов, пять раз менявшего подданство, крещенный по англиканскому обряду, рожденный в Португалии и воспитанный во Франкфурте и Берлине, до конца жизни не умевший правильно говорить и писать по-русски, граф Нессельроде был совершенно чужд той стране, национальные интересы которой он должен был отстаивать в течение 40 лет».
Эта цитата взята не из монографии советского историка, а из книги уже знакомого нам историка августейшего — великого князя Николая Михайловича.
Но с какой стати Нессельроде — этого убежденного космополита, столько терпели, да и не то что терпели, а доверяли ему важнейший государственный пост?
Нет, «карлик» был не так уж и слаб…
НЕССЕЛЬРОДЕ стал ведущей фигурой в российском МИДе уже в 1812 году и ведал внешней политикой России до 1856 (!) года, все это время будучи фактически министром иностранных дел в России.
Приобретал все больший вес и такой внешнеполитический «эксперт», как француз-эмигрант граф «Яков Осипович» Ламберт, который еще в начале 1817 года заявлял, что России вследствие ее географического положения не предначертано большое развитие ее морских сил.
В николаевской России особое влияние приобретал и еще один иностранец — министр финансов с 1823 по 1844 год (в 1845 году он умер) Канкрин.
Честно скажу: я так и не смог разобраться в такой сложной фигуре русской истории, как уроженец гессенского города Ганау, ставший в России графом, Егор Францевич Канкрин, российский министр финансов на протяжении двадцати лет.