И это было не все! 27 января 40-го года Гальдер жаловался сам себе в дневнике, что при потребности вермахта в 97 тысячах тонн меди выделяется лишь 51 тысяча, а 46 тысяч не хватает.
Русские же существенно сокращали дефицит, поставляя 11 тонн меди, а еще — 3000 тонн никеля, 950 тонн олова, 500 тонн молибдена, 500 тонн вольфрама, 40 тонн кобальта…
Для экономики рейха это были одновременно и изысканные лакомства, и те жизненно необходимые «витамины», без которых развитая экономика просто не живет. Немцы понимали, что эти дефицитные металлы остро нужны и самим русским… Но без русского, скажем, вольфрама заводы рейха просто были бы не в состоянии выполнить русские заказы на станки и оборудование — немецких запасов еле хватало на собственные нужды…
Так что выгода тут была взаимной… И если для немцев широко открылась дверь на сырьевой Восток, то для русских тоже весьма широко открылась дверь на промышленный Запад… Немцы делились опытом, разработками, ноу-хау и документацией…
В СССР были поставлены новейшие германские самолеты и оборудование для авиапромышленности. Весной 40-го был создан Летно-испытательный институт, ЛИИ, в экспериментальной базе которого новейшая германская техническая мысль была представлена вполне достойно… А Крупп — с личного разрешения Гитлера — продал СССР патенты на твердые режущие сплавы типа «видна», которые позволяли увеличить скорость обработки стали в 3—4 раза, а цветных металлов — в десятки раз…
ВСЕ это было так… Рейхсмаршал Геринг, получивший это уникальное звание за Западную кампанию, в беседах с Иваном Тевосяном был исключительно любезен… Как уполномоченный за выполнение германских «четырехлеток» и как глава люфтваффе он обещал расширение военных поставок…
— Мы отдаем вам даже «Лютцов», герр Тевосян, —говорил Геринг, — и я отдаю его с болью в сердце.
— Мы не останемся в долгу, герр Геринг!
— О да! Фюрер не раз говорил мне, что его решение о союзе с вами твердо и бесповоротно… Он подтвердил раздел сфер влияния между нами даже в беседе с Самнером Уэллесом…
— Мы вполне можем не мешать друг другу, герр Геринг, — соглашался русский нарком…
Да, все это было так…
Но в нашей политике по отношению к рейху явно сквозил тактический расчет, а не стратегически твердая линия. И это же, увы, можно было сказать о позиции Берлина…
И до ясности тут было еще очень далеко, да и была ли возможна здесь ясность? Это лишь о любви говорится, что лицом к лицу лица не увидать, «большое видится на расстояньи»… А в политике взгляд лицом к лицу всегда значил очень многое, особенно — в отношениях таких политиков, которые были подлинными национальными лидерами своих стран…
Как Сталин и Гитлер…
Но пока что они всматривались друг друга на слишком большом расстоянии — как политическом, так и географическом…
И проблемы накапливались без эффективного их разрешения…
В феврале 40-го года мы обещали немцам много больше того, что начали поставлять в действительности, к апрелю поставки почти прекратились, и лишь апрельские «датско-норвежские», а затем и майские успехи Гитлера на Западном фронте вызвали оживление поставок.
Но даже в момент германских триумфов во Франции, даже после Дюнкерка Иван Майский в Лондоне позволял себе весьма антигерманскую линию поведения. А ведь проблема «Германия — Россия — Англия» была для фюрера чуть ли не самой болезненной и неопределенной…
Тем не менее Майский в начале июня 40-го года заявлял Джозефу Кеннеди, уверенному после падения Франции в скором падении Англии:
— Господин Кеннеди! Я думаю, что вы преуменьшаете способность и готовность Британии к сопротивлению Гитлеру.
В дневнике советский полпред был еще откровеннее и 10 июня записал:
«Моя уверенность в… Англии… оправдывается на деле, и я чувствую большое удовлетворение, не потому, что я оказался хорошим пророком, а потому, что сохранение независимой Англии я считаю чрезвычайно важным с точки зрения интересов СССР и всего мира…»
Ох уж этот «весь мир»! Даже императрице Екатерине Великой, русской немке, хватало за глаза интересов России, которую она называла «Вселенной»…
А Ивана Майского, кроме России, волновал еще и какой-то «весь мир»…
Н-да…
Дневник русского полпреда для германской агентуры был недоступен, но зато из окружения Кеннеди информация поступала. Да и не с одним ведь Кеннеди вел Майский подобные разговоры, а тесно связанному с англичанами шефу абвера адмиралу Канарису было особенно приятно выкладывать на стол фюрера информацию о двурушничестве Москвы, видном из позиции русского посла в Лондоне…
Да что Лондон! В самой Москве столичные журналисты в беседах между собой именовали рейх не иначе, как «наш заклятый друг»… И эти настроения не ускользали от внимания Берлина…
ГИТЛЕРУ было очень сложно представить себе русское общество не как нечто монолитное, а такое же многослойное явление, как и общество западное… Он был уверен, что все в Москве проводят линию Сталина.
А ведь далеко не все в этой официально исключительно «красной» Москве были в действительности «красными»…
В стране, которую во внешнем мире многие искренне или не очень искренне числили «штабом мировой революции», убежденных большевиков, безусловно, хватало. Однако хватало там и притаившихся «белых», и — вот их-то в московском бомонде было больше всего— просто приспособившихся, «грязных» и «серых»…
Красавица Валентина Серова— вдова знаменитого летчика Серова и любовница редактора «Литературной газеты» щеголеватого 25-летнего Кирилла-Константина Симонова — играла в кино роли новых советских женщин, но коллизии ее любовных романов интересовали ее неизмеримо больше, чем результаты пятилеток…
Да что там — «больше»! Они вообще лежали вне плоскости ее мироощущения, как и у большинства ее обожателей из числа мужской половины «всей Москвы»…
И эта «вся Москва» была далеко не сталинской и большевистской…
Сценарист-красавчик в местечковом стиле «Люся» Каплер в 1920 году в Киеве вместе с приятелями Юткевичем и Козинцевым основал — в 16 лет — театр с характерным названием «Арлекин»… А к концу тридцатых годов он был автором сценариев прекрасных фильмов «Три товарища», «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году»…
Что — произошло идейное и гражданское возмужание?
Нет, дело было, увы, в другом… Эти бывшие «арлекины» оказались идеальными и талантливыми социальными хамелеонами, и, коль уж Россия прочно окрашивалась в красный цвет, они тоже носили прочно красные цвета… На лице… Но — не в душе.
В душе их социальный идеал был по сути тем же, что и у их официального антипода Черчилля — вкусная еда в красивой обстановке под «интеллигентный» треп и улыбки очаровательных женщин.
И таких хамелеонов хватало не только в «творческих» кругах… Они сидели в наркоматах и в издательствах, в Академии наук и даже в ЦК… Они носили вновь введенные генеральские звезды на петлицах и нкидовские «визитки»… Они заполняли московские дипломатические приемы, званые обеды и завтраки, файф-о-клоки, суаре, сидели в ложах и в партере на театральных премьерах, ездили загорать и развлекаться в Сочи и в Крым, в Гагры и в Одессу..,