«Моё глубокое убеждение, что двинуть с фронта войска для защиты лиц самого правительства едва ли возможно… Защита Учредительного Собрания весьма популярна. Состав прежнего правительства не особенно популярен в войсках и как таковой мало интересует солдат».
А чего они, собственно, ждали после заявлений о «войне до победного конца»?
В конце концов единственным, кто поддержал Керенского, оказался командир 3-го конного казачьего корпуса генерал Краснов. Всего к отправке было предназначено 20 сотен казаков (1400 человек), 16 пулеметов и 14 орудий. Поскольку далеко не все горели желанием идти усмирять большевиков, частично казачки разбежались, а остальных бывший министр-председатель повел на Петроград.
Для начала на станции Остров они столкнулись с саботажем железнодорожников, которые обещали немедленно, ну вот прямо сейчас отправить состав — и ничего не делали. К счастью, начальник конвоя Краснова когда-то служил помощником машиниста. Генерал поставил его на паровоз, дал в помощь двоих казаков, и лишь тогда состав тронулся с места. Псков и Лугу, гарнизоны которых поддерживали большевиков, поезд проскочил без остановки и утром 27 октября дошел до Гатчины. Незадолго до прибытия в город Керенский разбудил Краснова и торжественно заявил:
«Генерал, я назначаю вас командующим армией, идущей на Петроград. Поздравляю вас, генерал!»
На тот момент победоносная армия, угрожавшая мятежной столице, насчитывала 700 человек.
* * *
Что собирался делать министр-председатель с этим великим воинством в миллионном городе — скрыто завесой тайны. Собственно, можно было пропустить его в Петроград и понаблюдать в натуре процесс «усмирения». Поучительное, наверное, было бы зрелище — кавалерия на рабочей окраине…
Увенчаться успехом этот поход мог при одном условии: если бы юнкерам на самом деле удалось взять Смольный и перебить всех большевиков. Но для этого надо было научить «комитет спасения» соблюдать конспирацию. А когда за несколько часов до выступления его планы передаются от одного журналиста к другому…
Естественно, в Смольном знали о численности «армии Керенского». Во-первых, не могли не знать — и в Пскове, и в Луге у большевиков было множество сторонников и агентов. Во-вторых, это видно из того, какие реальные силы посылались навстречу — как раз адекватные неполной тысяче казаков.
Однако Ленин поднял вокруг обороны Петрограда такой шум, словно к столице приближался как минимум германский кайзер со всей своей армией, а то и группа армий «Север» совсем из другой войны.
Итак, о реальных силах. Для начала в Красное Село, как 300 спартанцев в Фермопилы, был отправлен сводный революционный отряд: батальон кронштадцев, батальон гельсингфорсцев, 4 броневика, 8 пулеметов и 6 орудий, а вскоре к ним присоединился Павловский резервный полк. В Пулково отправились матросские и красногвардейские отряды, несколько позже туда подошла артиллерия, Петроградский и Измайловский резервные полки.
В принципе, этого бы хватило, тем более что навстречу «корпусу» Краснова наверняка была двинута и невидимая армия агитаторов. Однако Военно-революционный комитет явно решил поиграть в захватывающую игру под названием «оборона Петрограда».
Для начала он посчитал необходимым организовать на южной и юго-восточной окраине линию укреплений. Территорию от залива до Невы разбили на участки, назвали «Петроградской оборонительной линией» и за два дня вырыли там окопы, а также устроили проволочные заграждения (в тех случаях, когда получалось добыть проволоку).
27 октября в штабе появился Ленин. Разбранив работу Подвойского, он приказал поставить в его кабинете для себя стол и придал делу обороны города стратегический размах. Петроградских рабочих и гарнизона ему показалось мало, и он распорядился о присылке подкреплений аж из Гельсингфорса. Только оттуда обещали дать пять тысяч человек, 35 пулемётов и продовольствие. Под грядущие военные операции красногвардейцам раздали дополнительно несколько тысяч винтовок.
Ленину также принадлежит мысль привлечь к великому делу обороны города корабли Балтийского флота. Их поставили так, чтобы можно было обстреливать дороги из Царского Села на Петроград. Как при этом морячки должны были отличать своих от чужих, когда все в одной и той же форме — опять же скрыто тьмой…
Сталин, находившийся в тени этой бурной деятельности, проверял выполнение ленинских распоряжений и занимался подсчётом оружия, что было совсем не вредно сделать, ибо большевики не имели даже приблизительного представления о том, какими силами располагали. Под страхом революционного суда сотрудникам штаба Петроградского военного округа и морского министерства было предложено явиться на службу и приступить к своим обязанностям.
Неплохо было бы обзавестись кем-нибудь из надежных военных специалистов и в качестве руководителя всего этого цирка — но среди большевиков офицеров было немного, и то, в основном, выслужившиеся из нижних чинов поручики военного времени. Зато в недрах партии левых эсеров обнаружился целый подполковник — легендарный Муравьев. Его назначили главнокомандующим обороны Петрограда, и он согласился, хотя их ЦК в те дни запрещал членам своей партии занимать ответственные посты. Впрочем, Муравьева нисколько не волновали запреты, равно как правила, приличия и все остальное — данный товарищ являлся полным отморозком даже по меркам собственной партии. Едва вступив в должность, он выпустил «Приказ № 1», где давал своим подчиненным право расстреливать на месте, без суда и следствия, всех, кого они сочтут контрреволюционерами. (Кстати, под его действие едва не попал Джон Рид. Во время поездки «на фронт» проверявшие грузовик солдатики приняли его за контрреволюционера, потому что его мандат внешне отличался от других — а читать защитники революции не умели. Спасся американец лишь благодаря тому, что уговорил вознамерившихся расстрелять его солдат всё же найти кого-нибудь грамотного.) Потом этот приказ долго и мучительно отменяли — так, чтобы и левых эсеров не обидеть, и с беспределом покончить…
* * *
…В Гатчине Керенскому повезло. Прибыв туда, Краснов послал на станцию Гатчина-Балтийская несколько десятков казаков — посмотреть, что там творится, и они обнаружили какую-то роту солдат, выгружавшуюся из эшелона. Спешно подогнали пушку, но артиллерии не потребовалось — восемь казаков во главе с тем самым есаулом, который вел поезд, взяли в плен все три сотни человек. Затем на станции Гатчина-Варшавская разоружили еще одну роту с 14 пулеметами. Поскольку пленных было некуда девать и некому стеречь, их разогнали по окрестностям. Что это были за воинские части и куда они отправились жаловаться на жизнь — Бог весть, но воинство Керенского записало это деяние первым номером в список побед.
Гатчинский гарнизон сидел в казармах и плевал на все призывы как ВРК, так и бывшего премьера, так что казаки легко заняли город. Керенский дал торжественную телеграмму:
«Город Гатчина взят войсками, верными правительству и занят без кровопролития. Роты кронштадтцев, семёновцев и измайловцев и моряки сдали беспрекословно оружие и присоединились к войскам правительства».