Но на самом деле покупка этой должности привела Ма прямиком в сердце давно выстроенной коррупционной системы, где прочно гнездилось все то зло, против которого он выступал. Как в своем комментарии выразился Шао Даошэн, эксперт по коррупции при пекинской партшколе, «за один-единственный холодный день не вырастет льда на вершок». Практика торговли должностями в этом регионе началась несколькими годами раньше, еще при Тянь Фэншане, который к 2000 г. дослужился до высокого пекинского поста, став министром земельных и сырьевых ресурсов. Все, что предстояло сделать Ма, так это отшлифовать текущую практику, превратив ее в системное, всеобъемлющее явление. Прокуратура утверждает, что к 2002 г., когда в числе многих других мздоимцев был арестован и Ма, не менее 265 чиновников, то есть примерно каждый второй номенклатурщик, назначенный орготделом провинции Суйхуа — либо купили, либо продали свое место, словно акции, обращающиеся на фондовом рынке. Банковский счет семейства Ма, открытый его сыном в Пекине, за какие-то три года поправился на 20 миллионов юаней.
На нижних уровнях суйхуанской администрации имелись «десятки маленьких ма дэ», питавшихся из этой же кормушки. В их числе был и Ли Ган, заплативший 300 тысяч юаней за место секретаря парткома небольшого округа в Суйхуа с населением порядка 330 тысяч человек. Округ Ли Гану достался сельский, бедный; с каждым годом ситуация ухудшалась. Здесь тысячи детей не учились в школе; по улицам в поисках случайного заработка бродили десятки тысяч безработных, уволенных с обанкротившихся госпредприятий; три с половиной тысячи семей жили только на пособия. За два года до ареста Ли Гана местная экономика угодила в депрессию, и налоговые сборы сократились на 30 %. А вот Ли Ган, продавая должности, за это же время сколотил себе целое состояние. Следователи, подсчитывая общую сумму, позднее сами удивлялись, насколько удачным оказалось его вложение в покупку хлебного местечка. «Ли Ган заплатил 300 тысяч, но за два года погрел руки на 5 миллионов. Прибыль 1500 %. Спрашивается, где еще можно сыскать столь доходную профессию на этой грешной земле?» — заметил один из дознавателей.
Ма Дэ сумел избежать казни лишь благодаря своему же злейшему конкуренту по имени Ван Шэньи, который, собственно, и был мэром Суйхуа и занимал второй по счету партийный пост в округе. Ненавидели они друг друга жутко. «Ма Дэ — холодный и грубый; он рвет мясо громадными кусками и хлещет спиртное как воду», — рассказывал один чиновник, хорошо знавший обоих героев. — А вот Ван — деликатный, чем-то даже напоминает женщину. Все купюры в его кошельке лежат бумажка к бумажке, прямо как в банке». Ма и Ван поделили город пополам, чтобы поживиться на крупном проекте: центр Суйхуа предполагалось замостить тротуарной плиткой. Затем они с легкостью издали административные указы, согласно которым жители этих улиц и расположенные на них фирмы были обязаны делать отчисления в некое «комплексное благоустройство муниципальной инфраструктуры». В итоге они спасли друг друга от расстрела, потому что каждый согласился все-все рассказать о делишках конкурента. В случае Ма, по словам его адвоката, полное признание означало откладывание высшей меры на неопределенный срок.
Очутившись в узилище, склонный к философствованию Ма заявил, что система назначений — и абсолютная власть, которую она давала партийным боссам — изначально содержит коррупционные стимулы. «На практике в любом регионе секретарь парткома является представителем партии и орготдела, — сказал он, — и, стало быть, за ним остается последнее слово по кадровым вопросам». Что же касается системы, где «зеленый свет» получают только многообещающие работники, результат выходит точно такой же, потому что партия, по сути, публично объявляет, что больше никто не будет расти в должности. «Все оставшиеся бросаются делать деньги. А если кто попадет в приоритетные списки на выдвижение, то без колебаний выложит потребную сумму, лишь бы рост начался как можно раньше».
Если не поменять систему, результат будет один и тот же при любом партсекретаре. Для проверки своего тезиса Ма предложил антикоррупционному ведомству устроить эксперимент: прислать какого-нибудь заведомо честного сотрудника на место секретаря парткома в отдаленном регионе и оставить там на годик. «Этот человек вскоре начнет брать деньги с еще большим размахом, чем я сам в свое время», — уверял Ма.
В случае Ма Дэ прокорродировало основание системы назначений, покрывшись паутиной коррупционных трещин. Не так давно Орготдел обнаружил, что подорвать влияние партии способен даже легитимный государственный бизнес. Любой чиновник одной ступенькой ниже уровня номенклатуры считал, что битва за следующий шаг является самой главной в его жизни: именно она определяет его восхождение к эксклюзивному партийному рангу. В этой точке карьеры простой бюрократ превращается в члена правящей элиты, но находящегося под прямым контролем Орготдела ЦК КПК. Если сравнивать однопартийное китайское государство с Западом, то это примерно эквивалентно победе перспективного политика после многолетней обработки электората.
Для чиновников госпредприятий карьерный рост в начале текущего столетия стал определяться иными критериями. Когда госкомпании продавали свои акции за рубежом, руководящие работники получали фондовые опционы. Последовавший затем биржевой бум поставил многих этих чиновников перед дилеммой, с которой никогда не сталкивались их предшественники. Готов ли ты ждать перевода в номенклатуру, другими словами, хочешь ли ты стать настоящим политиком и подвергаться надзору и давлению за небольшой легитимный доход? Или лучше обналичивать акции, которые выданы тебе на совершенно законных основаниях, и продолжать оставаться бизнес-руководителем? Неудивительно, что многие китайцы предпочли взять деньгами и заняться делами предприятия. Лишь несколькими годами ранее подобный вопрос вообще бы не возник, потому что вплоть до конца 1990-х гг. работники правлений на госпредприятиях не имели права получать фондовые опционы.
Пекин изменил свое отношение, когда взял курс на вывод крупных госпредприятий на иностранные биржи. Коль скоро очень многое зависело от успеха этого шага, Пекин решил послать фондовым рынкам четкий сигнал, выделив государственным служащим акции госпредприятий, как это принято в частных западных компаниях. В результате китайские функционеры получали такие же стимулы к повышению рентабельности и биржевых котировок, как и западные инвесторы. В теории опционы напрямую связывают вознаграждение с бизнес-показателями компании, поскольку они позволяют правлению купить акции по установленной номинальной цене, а впоследствии их выгодно продать, если биржевая котировка превысит стоимость покупки. Этот сигнал вызвал за рубежом полемику, в основном потому, что Пекин не заострил внимание на одном важном условии: опционы на самом деле не предназначались для реализации. Вместо того, чтобы стать стимулирующим инструментом, китайские опционы были уловкой, благодаря которой государство могло получить максимальную цену при размещении акций за границей. Опционы регистрировались на имена должностных лиц, однако по сути оставались собственностью государства. «В то время правительство не слишком задумывалось о будущем, — говорит Ли Лимин, журналист «Экономического обозревателя». — Они просто хотели решить текущую задачу».
Поначалу не все китайские чиновники разобрались в характере предоставленных им опционов. Один иностранный инвестиционный банкир рассказал такой случай: он со своим клиентом из муниципального «Шанхайского промышленного холдинга» вел переговоры с «Фиделити», глобальным инвестиционным фондом, когда ШПХ собирался выпустить новые акции в Гонконге. В мае 1996 г. эти акции были зарегистрированы с котировкой порядка $НК7, а затем выросли чуть ли не в шесть раз, означая тем самым весьма значительную потенциальную прибыль для этого китайского клиента. Брокер из «Фиделити» поинтересовался: «А вам не завидуют коллеги, не имеющие таких опционов?» «Нет, не завидуют, — ответил чиновник, — потому что опционы на самом деле не имеют смысла, как если бы они принадлежали кому-то другому». По словам банкира, брокер сильно разгневался и потребовал объяснений, подозревая, что вся прочая информация по новому выпуску носит такой же фиктивный характер. Китаец сообразил, что допустил просчет, и тут же стал выкручиваться, заявив, что безвозмездно отписал прибыль государству, лишь бы не восстановить коллег против себя.