Поворотный момент наступил в мае 2004 г., через год после ареста Чжоу Чжэнъи, когда Пекин возвестил о резком ограничении кредитования в общенациональном масштабе. Норма инвестиций — макроэкономический показатель, за которым центр следил особенно внимательно, — взлетела выше крыши, показывая доселе неслыханную динамику роста: 50 % в год. Центральное правительство отреагировало без проволочек. Банкам приказали урезать кредиты, а местные власти отныне должны были согласовывать с Пекином любые крупные проекты. С начала 1990-х гг. Шанхай поставил себе целью развиваться как минимум на 2 % быстрее, чем другие китайские города. Для относительно богатого мегаполиса в условиях активно растущей экономики эта задача не так уж и сложна. Вскоре после решения центра Чэнь Лянъюй дал ясно понять, что не собирается замедлять динамику городского развития, что бы там ни говорил Пекин. Многие муниципальные начальники по всей стране наверняка питали аналогичные настроения, но лишь Чэнь осмелился их озвучить.
Когда премьер Вэнь Цзябао докладывал Политбюро о результатах ограничения кредита, Чэнь выступил с резкой критикой. Он утверждал, что эта политика наносит ущерб Шанхаю и прочим быстрорастущим приморским центрам. Если в результате инициативы Вэня обанкротятся предприятия и удлинятся очереди безработных, премьеру «придется принять на себя ответственность» за вызванную нестабильность. Конец спору положило лишь вмешательство Ху Цзиньтао, который вновь подчеркнул приоритеты центра. Впрочем, смелое поведение Чэня изменило расклад: открытая конфронтация с Вэнем привела к тому, что разница во взглядах на экономику превратилась в опасную политическую междоусобицу на высшем уровне.
Вплоть до этого момента Чэнь еще пользовался политической протекцией Цзян Цзэминя, крестного отца «шанхайской клики», который сохранял контроль над военной машиной. В сентябре того же года Цзянь наконец покинул свой последний пост и вернулся в Шанхай, где въехал в просторный уединенный особняк где-то в тупике старой Французской Концессии — места настолько загадочного, что оно не прорисовано на городских картах. Отныне Ху Цзиньтао занимал все три высших должности в стране: Генеральный секретарь КПК, Председатель Госсовета КНР и Председатель Центрального военного совета КНР. Вознесение Ху оставило Чэня без серьезного прикрытия. Теперь Ху для атаки на Чэня требовалось только согласие девяти членов Постоянного комитета, неофициальное одобрение Цзяна и, разумеется, улики коррупционных махинаций.
Не было недостатка в людях, желавших помочь Пекину устроить головомойку шанхайскому руководству. Даже после ареста Чжоу Чжэнъи возмущенные домовладельцы продолжали агитировать против шанхайского горкома и муниципалитета. В 2003 и 2004 гг. группы жалобщиков, в том числе и Шэнь Тин, регулярно просачивались мимо агентов полиции на железнодорожном вокзале и доставляли свои заявления в столицу, где обивали пороги, требуя расследований. Сначала они пошли в Государственное петиционное бюро, затем в Комиссию ЦК КПК по политическим и законодательным вопросам, а там и в Законодательный отдел Государственного Совета. Однажды, когда их прямо в Пекине задержали сотрудники шанхайской службы безопасности, к ним обратился Чай Цзюньюн, один из высших городских чиновников. По словам Шэнь, он сказал следующее: «Значит, вы хотите опозорить муниципальные власти Шанхая, навредить Хуан Цзюю и Чэнь Лянъюю? Что ж, вы своего добились. Сейчас ЦК все знает, так что можете больше не усердствовать. Мы решим ваш вопрос, как только вернемся домой».
Жалобщики пропустили советы Чая мимо ушей и продолжили свою работу: обращались в центральные органы госбезопасности, в министерство строительства, да и в прочие инстанции, лишь бы привлечь к себе внимание. Сюй Хаймин, который тоже ездил в столицу, устроил личную микродемонстрацию протеста прямо на площади Тяньаньмэнь, встав с плакатом, который требовал остановить зарвавшиеся шанхайские власти, «нагло прибирающие к рукам частную собственность». Понятное дело, полиция быстро навела порядок на самой главной площади страны, но, как говорит Сюй, «одну минуту мы все-таки продержались». В тот период Пекин был перенасыщен шанхайскими агентами полиции в штатском. Конечно, все инициативы или протестные выступления подавлялись, однако результат превзошел самые смелые ожидания искателей справедливости. Каждый такой инцидент еще больше портил имидж Шанхая и лил воду на мельницу его столичных врагов.
Журналисты Боб Вудворд и Карл Бернстайн, расследовавшие обстоятельства Уотергейтского скандала, руководствовались знаменитым принципом «следуй за деньгами», а вот в случае Чэня дознаватели взяли себе на вооружение несколько иную максиму, которая характерна для коррупционных дел в Китае: «следуй за семьей». Многие обвинения, которые Шэнь и другие жалобщики на протяжении нескольких лет выдвигали против Чэня — дескать, он помогает обогащаться своим родственникам — полностью подтвердились. В обмен на заключаемые контракты компании пристраивали супругу и сына Чэня на фиктивные должности, отец и младший брат получали преференции при оформлении дорогостоящих риелторских сделок, в том числе и через Чжоу Чжэнъи. Шурин Чэня, отвечавший за строительство гоночной трассы для «Формулы-1», тоже погрел на этом руки.
Один за другим арестовывались лояльные чиновники, окружавшие Чэня, что свидетельствовало о неизбежности его падения. Следственная комиссия работала методично, как по учебнику. В 2005 и 2006 гг. процедура шуангуй была применена к десяткам ближайших муниципальных помощников Чэня. Эти «так называемые добрые друзья», как позднее окрестила их официальная пресса, «охотно передавали все необходимые материалы», которые требовались дознавателям. Помимо потворства обогащению родственников, Чэнь был обвинен в незаконном переводе 270 миллионов долларов из городского пенсионного фонда на счета компании, принадлежавшей доселе неизвестному местному бизнесмену. Его арест в августе 2006 г. стал сигналом, что вот-вот разразится крупнейший скандал. А как только в конце того же месяца был задержан Цинь Юй, личный референт Чэня, все поняли, что та же судьба ждет и секретаря горкома.
Вскоре появился и самый яркий признак того, что решение о смещении Чэня принято на высшем уровне, да еще и в типичной китайской манере. В августе 2006 г. Цзян Цзэминю исполнялось 80 лет, и по случаю юбилея одно государственное издательство анонсировала сборник «Избранных трудов» бывшего генсека. Фанфарами дирижировал сам Ху Цзиньтао. «Публикация «Избранных трудов» товарища Цзян Цзэминя — это крупное событие в политической жизни партии и государства в целом», — заявил он. Партячейки всей страны взялись организовывать кружки по изучению теорий Цзяна, а пресса целую неделю исходила славословиями в их адрес. С учетом реалий Китая это означало, что Ху и Цзян наконец достигли консенсуса по шанхайскому делу. Раз теперь и Цзян был не против, Политбюро официально утвердило расследование коррупционного дела Чэня. Это согласие сопровождалось оговоркой, что следствие никоим образом не затронет ни Цзяна, ни членов его семьи, про которых уже давно циркулировали слухи: мол, их бизнес-сделки пользуются политическим покровительством.
«Когда начинает рушиться стена, на нее тут же наваливается десять тысяч человек», — гласит старая китайская пословица. Едва задержали Чэня, как официальные СМИ захлестнула волна публикаций о темных делишках бывшего секретаря горкома, уличенного в казнокрадстве и взяточничестве. В Интернете началась травля бывших и предполагаемых любовниц Чэня, которым пришлось всячески от него открещиваться. Если речь заходит о бичевании падших чиновников, отдел пропаганды всегда очень охотно рассказывает об их половой распущенности. Так коррупцию легче выдать за моральное разложение индивидуума, нежели высветить ее истинную, системную природу.