Давно миновали дни, когда партия автоматически сажала в тюрьму или умерщвляла своих оппонентов. Нынче у многоопытного Отдела пропаганды имеется масса более тонких, изощренных способов решать проблемы. «Нарушителей спокойствия», как любит партия именовать своих наиболее упрямых критиков, словно речь идет о хулиганистых подростках, могут уволить с работы, заткнуть им рот угрозами семье, лишить доступа к СМИ и опозорить, прилепив непатриотическое прозвище. На крайний случай, «нарушителей спокойствия» всегда можно посадить или отправить в ссылку, где они неминуемо потеряют контакт с местными реалиями и политикой. Ужасы «большого скачка» задокументированы на Западе и известны любому человеку, изучающему новейшую историю Китая, но стараниями компартии сами китайцы слышат совсем другие рассказы о прошлом своей страны. Ян выжил после публикации «Надгробия» и до сих пор обитает в своей служебной квартире в Пекине. Однако игнорированием и самого произведения, и его автора, КПК надеется погрузить книгу в полное забвение, словно на дно океана, где она и останется лежать, невидимая и недоступная, вместе с прочими партийными тайнами.
Джаспер Бекер, автор англоязычного исследования проблемы, отмечал в 1996 г., что одна из главных особенностей повального голода в Китае в том и состоит, что на протяжении двадцати лет никто доподлинно не знал, имела место трагедия или нет. Лишь в начале и середине 1980-х гг., когда американские демографы обратились к китайской статистике народонаселения, стали широко известны первые авторитетные оценки, согласно которым за трехлетний период погибло порядка 30 миллионов человек.
Сам факт замалчивания голода вызывает вопрос: каким же образом власти сумели утаить смерти десятков миллионов человек? В 2003 году китайское правительство попыталось скрыть размах печальных последствий атипичной пневмонии, вирус которой прошел инкубацию на юге Китая, а затем проявился в крупных городах вроде Гонконга или Пекина. Только после того, как один военный хирург — и заодно довольно высокопоставленный член партии — прислал иностранным журналистам факс с точным числом зараженных пекинцев, правительство Ху Цзиньтао открыто признало масштаб проблемы и объявило карантин. По аналогичному сценарию в 2008 г. развивался и скандал с молочными продуктами. Фирма «Саньлу» и местные партийные власти скрывали информацию о сбыте ядовитого молочного порошка и больных детях до тех пор, пока новозеландское правительство не дунуло в свисток и один из журналистов не объявил название компании, нарушив приказ Отдела пропаганды.
В обоих случаях наблюдатели сходятся во мнении, что правдолюбы лишь ускорили неизбежное разоблачение, ведь власти рано или поздно все равно были бы вынуждены признать истинное положение дел. Невозможно до бесконечности замалчивать эпидемию, смерти и плач пострадавших семей, коль скоро такие факты распространяются в обществе средствами «сарафанного радио», и их нельзя спрятать за тюремными стенами, как какого-нибудь диссидента. Однако в эпоху тоталитарного правления Мао правительство владело инструментами, позволившими скрыть даже апокалиптический голод, а заодно подавить любые обсуждения этой темы. В Китае не имелось независимых СМИ или гражданского общества, которые могли бы требовать раскрытия информации. Крестьяне, основные жертвы голода, были беспомощны, бесправны и не обладали доступом к политическим центрам власти. Госкомстат владел низкокачественными данными, вдобавок вообще был упразднен в ходе последовавших политических кампаний. А еще партия контролировала исследователей, диктовала, кому чем заниматься и какие регионы посещать. В тот период не имелось ни спутниковых тарелок, ни факсов, которые в 1989 г. позволили миру следить за пекинскими демонстрациями.
Однако в XXI столетии, как свидетельствуют инциденты с атипичной пневмонией и «Саньлу», КПК уже не способна устроить широкомасштабную дымовую завесу. Современный Китай окутан сетями мобильной телефонии и Интернета, к тому же глубоко внедрен в глобальную экономику. Введение ограничений на поездки внутри страны или проблемы с продуктами питания немедленно проявились бы на внешних рынках и вернулись в Китай бумерангом. Но пусть даже КПК утратила возможность подавлять сведения о важных событиях — она по-прежнему контролирует форму и манеру подачи этих сведений.
Партия приняла все меры, чтобы голод официально именовался «трехлетним периодом трудностей», как если бы политика не имела к нему никакого отношения. (В 1980-е гг. и чуть ранее это время официально называлось «тремя годами стихийных бедствий»). КПК признает, что «культурная революция», начавшаяся в 1966 г. и затянувшаяся почти на десятилетие, была полна катастрофических ошибок, но затем риторика меняет курс в пользу партии, утверждая, что именно КПК является единственным органом, способным защитить страну от подобной нестабильности в будущем. На пресс-конференции в августе 2009 г. Ван Ян, секретарь провинции Гуандун и член Политбюро, обрушился на журналистов, задавших ему вопрос о свободе слова в Китае. Ван заявил: «В период «культурной революции» свобода слова имелась, вот она-то и ввергла страну в пучину хаоса». Более свежие воспоминания о событиях 1989 г. замутнены неуемным вмешательством КПК даже в самые крошечные сообщения о разгоне демонстраций и личностях участников. Замалчивание, искажение, полуправда, утаивание фактов и, если требуется, прямая ложь — таковы средства, подкрепляющие рьяные усилия КПК по устранению альтернативной информации.
Несть числа примерам глубоко укоренившейся амнезии. В недавно открытом Шанхайском историческом музее представлена экспозиция из детально проработанных и относительно сбалансированных сценок, воспроизводящих жизнь города в эпоху иностранного владычества. А вот период после 1940-х гг. безо всяких объяснений освещен очень скудно. Вообще не упоминается о том, что в 1949 г. власть в городе перешла к коммунистам, да и следующие полвека потрясений оставлены без внимания, хотя в 1960-е и 1970-е гг., то есть в эпоху «культурной революции», некогда космополитический Шанхай едва удержался на краю гражданской войны. По ходу просмотра возникает смутное подозрение, что чего-то не хватает. Ситуация начинает отдавать трагикомизмом, когда понимаешь, чего именно. Экспозиция возвращается к 1990-м, да и то в форме бессвязных фоторепортажей о праздничных фейерверках над свежевыстроенном метрополисом. От вопроса, чем мотивирован столь вопиющий пробел, директор музея Пань Цзюньсян замялся. «Многие вещи следует оставить истории», — отводя глаза, сказал он и поспешил сменить тему.
Отдел пропаганды ЦК не только заведует средствами массой информации, но и выступает в качестве высшего боевого органа партии в войне за историю. Его часовые расставлены во всех ключевых точках: в школах и других учреждениях министерства просвещения, где осуществляется контроль за текстами учебников; в НИИ и вузах, где отслеживаются результаты научных исследований. В сотрудничестве с Отделом объединенного фронта ЦК КПК Отдел пропаганды разрабатывает так называемые исторически корректные материалы для соотечественников в Гонконге и на Тайване; во всем спектре СМИ ведется надзор за плодами труда любых журналистов, кинорежиссеров и так далее. Подобно Орготделу, Отдел пропаганды не имеет официального телефонного номера и даже таблички на дверях своей пекинской штаб-квартиры, которая расположена напротив правительственного комплекса возле Запретного города. Указания, которые он раздает прессе, держатся в тайне. Одно время существовал внутриведомственный сайт, где редакторы изданий могли консультироваться по вопросам текущей цензурной политики, но даже это начинание прикрыли по причинам, связанным с госбезопасностью. «Они не хотят наследить, ибо опасаются разоблачений», — говорит бывший редактор Ли Датун, уволенный после публикации скандальной статьи по очередному наболевшему вопросу.