Во главу второй группы - «государственников» - очень быстро выдвинулся Сталин. Опирался он, в основном, на партийные (и отчасти беспартийные) низы, а со сторонниками «наверху» у него долгое время было не так чтобы очень хорошо. Сталинская группа располагалась по центру, между достаточно большими группами «правых» и «левых» деятелей. Каюсь, я так и не поняла, чем «уклонисты» по большому счету друг от друга отличались, а объединяла их активная нелюбовь к Сталину, над чем он немало в свое время смеялся. Но потом стало не до смеха.
Считается, что первый бой оппозиция попыталась дать партии еще в 1923 году. Хотя и до того имели место какие-то стычки, возникали некие полулегальные группы, но все же первым серьезным конфликтом стало известное «письмо 46-ти». В этом чрезвычайно пространном документе единственным конкретным требованием являлась свобода дискуссий. Надо полагать, что от дискуссий к тому времени озверели все, потому что последовавшую вслед за тем внутрипартийную разборку оппозиция с треском проиграла. Если бы ее деятелей тогда же исключили из партии и отправили в места глухие и отдаленные, на этом бы все и закончилось. Но не исключили и не отправили - у членов правящей группировки недостало цинизма, чтобы переступить через память о совместной борьбе.
В 1927 году оппозиция перешла в более решительное наступление - ровно с тем же результатом, что и в 1923-м. После чего правящая команда преодолела часть имеющихся у нее комплексов, и противников «линии партии» стали снимать с работы и отправлять в глубины российских просторов - благо места в стране много. Оппозиция, в свою очередь, начала постепенно (по мере разгрома очередного «направления»), переходить к нелегальной работе, достаточно быстро сообразив и все преимущества объединения. В СССР появилась «вторая партия», нелегальная и противопоставившая себя первой. По мере обострении конфликта ее методы становились все более острыми, пока не дошли до прямой подготовки государственного переворота. Со «второй партией» боролись - сперва менее, а потом более успешно и, в конце концов, зачистили в ходе репрессий.
Но параллельно в верхних эшелонах советского общества формировался заговор. Самый настоящий, разветвленный, с группами в ОГПУ - НКВД, в армии, в партии, во властных структурах. Начало его можно отнести не позже чем к 1927 году - именно в этом году Авель Енукидзе, человек, занимавший очень высокий государственный пост, вербовал в заговорщики Тухачевского (последний сам рассказывал об этом на следствии).
Заговор, как уже говорилось, включал в себя несколько групп. Самые известные (и самые бестолковые, ибо насквозь политизированы) были троцкисты. Кроме них, имелась группа в органах, которой руководил нарком внутренних дел Ягода, несколько военных групп (согласно показаниям Ежова на следствии, три: Тухачевского, Якира и Егорова) и какие-то люди в государственном аппарате.
Заговор, связанный с первым расколом партии большевиков, разгромили в ходе «тридцать седьмого года» - но не до конца. «Испанский» заговор, например - это явно какое-то щупальце «военной группы», недогрызенное НКВД в ходе репрессий. Да и связи маршала Жукова тянутся именно к «группе Тухачевского». Однако в целом тоже зачистили.
...Но если бы одними только оппозиционерами все ограничилось! Параллельно в стране вызревал другой, ничуть не менее опасный раскол.
Далеко не все «старые революционеры» ушли в оппозицию. Большинство поддерживали «генеральную линию», иные искренне, другие - постольку, поскольку ее колебания никак не влияли на их личное положение. Многие из этих людей с дореволюционным партийным стажем выдвинулись «наверх», но весьма немногие из них имели необходимые для решения все усложняющихся задач образование и деловые качества. В итоге основным методом борьбы со всеми проблемами на советских просторах оставалась грубая сила.
Пока жизнь в СССР строилась по «чрезвычайным» законам, такое положение еще как-то можно было терпеть. Но с окончанием коллективизации задачи, решаемые «кавалерийскими» методами, окончательно иссякли, а сами методы остались. Культивировала их, в основном, партийная верхушка, поскольку для работы в формирующемся государственном аппарате люди отбирались исходя из деловых качеств, а в партии в ходу были партстаж, заслуги, участие в гражданской войне и пр. И чем более нормальным государством становился СССР, тем очевиднее было, что партаппарат профессионально непригоден для того, чтобы им управлять. К середине 30-х годов, когда государственный аппарат более-менее сформировался, вопрос о власти стал со всей остротой.
До сих пор власть в СССР осуществлялась весьма своеобразно. Государственная машина образца 20-х годов была практически неуправляема, а партия управляема, зато не имела властных полномочий. Выходом стало остроумное решение: все люди, занимавшие ответственные посты, становились членами партии и если не выполняли решения Совнаркома в порядке государственной дисциплины, то поневоле выполняли решения Политбюро в порядке дисциплины партийной. Так что по факту страной руководило Политбюро, вообще не имевшее формальных властных полномочий. Поскольку оно персонально совпадало с верхушкой Совнаркома, проблем «двоевластия» на самом верху не возникало. Проблема была в другом - в статусе Политбюро.
Государственная иерархия строилась, как положено нормальной властной структуре - полномочия передавались сверху вниз. А вот в партии все было с точностью до наоборот - они делегировались снизу вверх. Высшим органом партии, если кто не помнит, являлся съезд, который избирал Центральный Комитет, а уже тот выделял из своего состава Политбюро и имел над ним полную власть. Сталинскую команду во главе с ним самим могли попросить очистить кремлевские кабинеты на любом пленуме. И то, что этого пока не происходило, объяснялось двумя вещами: эффективной работой команды и культом личности ее вождя. Но глупо было обольщаться насчет стабильности такого положения: оно сохранится ровно до той минуты, когда сталинская политика пойдет вразрез с интересами большинства ЦК. А большинство как раз и составляли те самые «старые революционеры, верные генеральной линии» - малообразованные, амбициозные, склонные к силовым методам и приверженные идеям революции так, как они эти идеи понимали.
Малообразованными, кстати, они были не по нынешним меркам, когда недостатком образования считается десять классов за плечами. Вот, скажем, Роберт Эйхе, секретарь Западно-Сибирского крайкома, хозяин колоссального края. Сын батрака, образование - двухклассное начальное училище. Станислав Косиор, «хозяин Украины» - начальное заводское училище. Недоброй памяти нарком внутренних дел Ежов, секретарь ЦК, писал в анкетах: «образование неполное низшее» - понимай как хочешь. И таких в партийной верхушке было подавляющее большинство. К февральско-мартовскому пленуму 1937 года зав. отделом кадров ЦК ВКП(б) Маленков подготовил записку, в которой говорилось об образовательном уровне партийного аппарата. Среди секретарей обкомов высшее образование имели 15,7 процента, а низшее - 70,4 процента. На городском уровне это соотношение было 9,7 и 60,6 процентов соответственно, на районном - 12,1 и 80,3 процента. Для сравнения: в 1922 году среди уездных секретарей, что примерно соответствует должности секретаря райкома, высшее образование имели 5% и среднее - 8%. Как видим, за пятнадцать лет воз практически не сдвинулся. Эти люди не только раньше ничему не учились, но и потом не желали. Между тем именно данные товарищи руководили всей жизнью страны, в том числе и государственным аппаратом.