Врачи постоянно пишут о небрежении администрации, администрация жалуется на наплевательское отношение вышестоящего начальства и недостаток финансирования. Управление военного строительства, отвечавшее за состояние лагерей, вообще ничего не делает.
Не делает или не хочет? Где грань между раздолбайством и геноцидом?
…Это не специально отобранные документы, они приводятся в сборнике снова и снова, с удручающим однообразием. Есть и хорошие лагеря — но там пленные всё равно раздетые, босые, без одеял — разве что меньше голодают. Тёплый барак впору в музее выставлять. А ведь это 1919 год, пленных ещё немного. Станут ли лучше условия, когда их прибудет сто тысяч?
Вопрос, конечно, риторический.
Нет, всё понятно — страна только что образовалась, на её территории идёт война, есть трудности с продовольствием, да ещё феноменальный польский бардак. Но ведь Антанта пожертвовала Польше 3 миллиона комплектов обмундирования! Это в четыре раза превышало потребности польского войска. Никто не говорит, что пленных надо было одевать в новенькие мундиры, но одежду второго срока им что — нельзя было выдать? Тем более что раздевали пленных польские солдаты, за которых правительство должно же нести хоть какую-то ответственность? Или антантовское обмундирование заждались всё на том же базаре?
И ведь что интересно: польская сторона, отчаянно оспаривающая количество умерших, совершенно не отрицает все эти ужасы. Но при этом даже не помышляет о покаянии. Впрочем, Бог с ним, с покаянием, для этого дела ксендзы есть — но хотя бы голову можно склонить сокрушённо? Да, признаем, мы поступили тогда по-скотски. Нет, они ведут себя как избалованный ребёнок: наш бэби всегда прав, это люди вокруг злые.
Ладно, скотские условия существования в лагерях можно списать на неразбериху. У нас тоже всякое бывало, а уж у белых даже в армейских госпиталях такое творилось… Но вот человеческое отношение к пленным от финансирования не зависит.
Вспомним еще раз рассказ А. П. Мацкевича. Помните, он говорил, что при обыске в вагоне за малейшее неповиновение жестоко избивали?
«Я, например, получив только две пощечины за своё одеяло, которое выдал почти что беспрекословно, а других товарищей, как, например, Башинкевича и Мишутовича, избивали не только в вагоне, но и на поле… Всех нас, когда вывезли из города в Белосток, остановили на поле только для того, чтобы избить вторично Башинкевича и Мишутовича».
И далее, в лагере:
«Кроме голодной смерти, многие погибают от побоев со стороны варваров жандармов. Одного красноармейца (фамилии не помню) капрал по бараку так сильно избил палкой, что тот не в состоянии был подняться и встать на ноги. Второй, некто т. Жилинский, получил 120 ударов прутьев и помещён был в околодок [73] , т. Лифшиц… после различных пыток совершенно умер. Фаин, глубокий старик… ежедневно подвергался пыткам в виде отрезания бороды тесаком, нанесения ударов штыком по голому телу, маршировки ночью в одном белье морозом и т. п.»
Это не исключительное воспоминание. Били почти везде — хотя, в общем-то, издевательства над пленными запрещены международными конвенциями, которые к тому времени уже существовали. Администрация лагерей битью не препятствовала. Случались истории и посерьёзнее.
Из заявления бывшего пленного Д. С. Климова. 6 апреля 1921 г.
«В январе месяце в 1 отделении лагеря Стшалково убит польским постерунком (часовой. — Авт.) взводный командир т. Ищенко за то, что часовой приказывал ему встать в строй и идти работать. Но т. Ищенко, как взводному, которому работать не полагалось, что он и объяснил постерунку. Тем более что т. Ищенко был совершенно не из того барака, из которого брали людей, и проходил случайно из уборной.
Объяснив постерунку, что он не должен идти на работу — пошёл в свой барак. Постерунок выстрелил и убил его наповал. Дело не разбиралось. Постерунок ходит на воле и по сие время…
Около Цеханова польский генерал (хорошо говорил по-русски) спрашивал бывших царских офицеров, когда отозвался т. Ракитин, он его застрелил из револьвера. Комполка, коммунист т. Лузин остался жив только благодаря тому, что в барабане револьвера больше не было патрон».
Значительная часть пленных работала в так называемых рабочих командах. Оттуда, в общем-то, поступало меньше жалоб, потому что этих людей поневоле приходилось обеспечивать одеждой и обувью и относительно прилично кормить. Обращение бывало всякое, но лучше, чем в лагерях, особенно у тех, кто работал на хозяев, — хотя и у хозяев били. Иногда и казусы всякие случались — так, один из помещиков, у которого работало 17 пленных, заставлял их быть загонщиками на заячьей охоте.
Но бывало и совсем плохо.
Из письма от военнопленных красноармейцев 133-й рабочей команды. 18 июня 1921 г.
«Вот уже 10 месяцев как мы находимся в плену. Нас не считают за людей, а издеваются над нами, как над скотом.
На работу выгоняют палками, на работе тоже бьют. И так, что работаем по 12 часов в сутки и никогда не слышим ласкового слова, кроме „прендзей“ да „язда“. [74] . Работаем мы на снарядных складах. Работа невыносимая, так что иногда некоторые из наших товарищей падают под натиском 6–7 пудовых ящиков со снарядами. Злоупотребления на каждом шагу. Но если кто-нибудь осмелится что-нибудь сказать на неправильные действия какого-нибудь капрала или сержанта, не говорю уже об офицерах, то его избивают сначала кулаками. А после того ещё и дадут от 15 до 25 розог. За побег или даже за подозрение к побегу бьют розгами от 25 до 35. Продовольствие полностью никогда не получаем, так что всегда ходим голодные. А они пьют вино на наши деньги, получаемые от продажи продуктов».
Когда уже после заключении мира наши представители стали проверять условия содержания заключённых, выяснилось, что били почти везде, почти все и за что угодно. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»… Вот причины избиений в форте Зегж (из доклада уполномоченного РУД [75] К. Лапина). Пленных били за то, что:
— заступился за товарища, сказав: «Пане, не вольно бить»;
— громко приветствовал товарищей в бараке;
— на работе сказал, что пора идти обедать;
— взял для подушки солому во дворе;
— не так глубоко, так хотел караульный, сажал свеклу;
— пятеро пленных не смогли тащить телегу, в которую их запрягли;
— вечером пошёл в уборную.
И это не говоря о многочисленных избиениях во время работы.
Резюме из того же доклада:
«О каком бы то ни было праве здесь не может быть и речи. Если из гуманных соображений человек имеет даже к животным известное отношение, то здесь пленный поставлен, безусловно, ниже животного. Над ним издевается всякий попавший навстречу пленному простой солдат, и пленный ежится, уже увидев его, и, проходя мимо его, т. к. он не уверен, что его не ударит проходящий с палкой в руках поляк (у всех солдат, несущих службу около пленных, имеются палки)…»