2) Соколов Виктор Георгиевич, 34 лет (умер в тюрьме в 1921 г. — Е. П.), бил кулаком по лицу граждан деревни Пестовой Чуртанской волости Гилева Прокопия и Носкова Александра… причем гр. Носкова распорядился даже кр-цам продотряда вывести „на расстрел“, но потом с дороги вернул его обратно; гр. Василия Шамонова также бил и угрожал револьвером; ругал граждан матерными словами…
3) Крестьянников Архип Степанович, губернский уполномоченный по проведению государственных разверсток в Петуховском районе, 30 января с. г., проезжая через село Ларихинское… приказал кр-армейцам за отказ в предоставлении им обеда избить прикладами гр. села Ларихинского Михаила Нененкова и Григория Низковских, что кр-армейцами и было исполнено; лично замахивался кулаком на гр. Нененкова, а избитых вытолкал взашей… Крестьянников грубо обращался с населением… ругал матерными словами рассыльного петуховского волисполкома Васильева.
4) Гуськов Иван Максимович, Ишимский упродкомиссар, грубо обращался с населением, говорил, что имеет право не только производить конфискации, но и расстреливать и сжигать дома… В нарушение установленных правил о снабжении арестованных пищей передал из государственного склада для арестованных продработников сахару 3 ф., масла 8 ф. и ветчины 5 ф. [134]
5) Заплетин Михаил Гаврилович, 32 лет, уполномоченный упродкомапри Викуловской продконторе, 21 декабря 1920 года оскорбил матерной бранью членов Каргалинекого волисполкома, угрожал: „Заморю всех“; оскорблял такими же словами гр. Чернякова и др.; незаконно приказал заведующему кожевенным заводом Земерову выдать ему, Заплетину, 11 штук лайки, одну простую кожу и подошвы; присвоил казённые мешки из пункта для своей тужурки; взял самовольно для себя из продконторы лично 100 яиц; заколол самовольно для своих нужд корову из государственного гурта; 21 января 21 г. в селе Викулово учинил пьянство с несколькими лицами, напившись самогонки (а что — за „распитие“ тоже судили?! — Е. П.).
6) Полякевич Станислав Александрович, 39 лет, зам. ишимского упродкомиссара, грубо обращался с населением и должностными лицами, говорил им: „Не хватит по развёрстке, тебя подвесим и пополним. Вздернем тебя на веревочке и будем тобой довешивать“; при выполнении разверстки шерсти он предлагает: „Стригите кожи, а такэюе у баб и жен своих“; всё это сопровождалось площадной бранью… в селе Голишаново Полякевич ругал предсельсовета матерными словами, бил кулаком по столу и кричал: „Заморю в тюрьме и расправляясь с вами!“; согласно заявления секретаря Малышенской организации РКП, Полякевич кричал: „Заберу твою жену и детей, конфискую имущество!“ В деревнях Шулындино, Свинино и др. Полякевич под угрозами — в частности, увеличения разверстки на то или иное лицо — требовал, чтобы его и его продотряд крестьяне кормили жареным мясом, причём для себя требовал по 150 блинов (!!! — Е. П.), что подтверждено дознанием милиции 3-го района.
Все вышеперечисленные лица имели в своем распоряжении продармейцев, и действия их, производимые иногда через тех же продармейцев и в их присутствии, разрушали дисциплину и развращали подчиненных им лиц, вызывая и в них такие же преступные действия».
Да, это не просто круто — это крутиссимо! Такого не проделывал даже Дзержинский со своими чекистами. Если говорить о конкретных правонарушениях, то почти ничто здесь не тянет на Уголовный Кодекс, а то, что тянет, влечет за собой мизерные сроки. Но Уголовного Кодекса в 1921 году еще не написали, и ревтрибунал рассудил не по закону, а по революционной совести. Действия этих людей вызвали восстание, стало быть, высшая мера, и никаких разговоров. Интересно, кого из этой шестерки он пощадил?
* * *
До тех пор, пока не была построена четко централизованная система, на местах царил беспредел. После того, как она была построена, местная власть присмирела, срываясь в штопор лишь в экстремальных ситуациях. То же самое будет при коллективизации, которая всю дорогу перехлестывала через край и всю дорогу сопровождалась судебными процессами над «перегибщиками». То же самое — при «тридцать седьмом годе», после которого постаревших, но не присмиревших «революционных мальчиков» наконец перестреляют, решив эту проблему самым простым образом [135] .
Топора не знавшие купавы
Да ручьи, не помнящие губ,
Вы задеты горечью отравы:
Душным кашлем, перекличкой труб.
Там, где в громе пролетали розы,
Протянулись дымные обозы…
Над болотами, где спят чирки,
Не осока встала, а штыки…
Эдуард Багрицкий. Фронт
Да, народ оказался не таким, каким его видел в своих мечтах революционер. Но и революция тоже оказалась не такой, какой её видел в своих мечтах народ. Результатом столкновения этих двух прискорбных обстоятельств стала целая цепь восстаний, которая легла в основу крестьянской войны.
В отличие от схватки красных с белыми, бывшей на самом деле отечественной войной, многолетние перманентные разборки власти с «третьей силой» можно классифицировать как подлинную гражданскую войну. Ибо на сей раз её организаторы находились внутри России. Потому что без организации, конечно же, не обошлось. Не одни большевики умели работать с массами.
К лету 1918 года деревня состояла из трех социально-политических групп. Слева располагались большевистски ориентированные бедняки, замордованные беспросветной жизнью до полного бесстрашия. Справа — кулаки и зажиточная верхушка деревни, экономически связанные с рынком, а политически — с эсерами и готовые, в точном соответствии с Марксом, на любые преступления ради свободной торговли. А в середине колыхалось громадное «болото», которое смотрело на события чисто по-готтентотски, зная лишь свой сиюминутный материальный интерес. Крестьянский идеал был сформулирован еще в народовольческой прокламации: «Забрать свою землю, податей не платить и рекрутов не давать». И потому неудивительно, что, столкнувшись с реальностью новой жизни, часть деревенского населения испытала совершенно справедливую обиду. Как же так — власть народная, а податей и рекрутов требует по-старому?
Однако недовольство — не выступление, выступление — не восстание, восстание — не война. Чтобы первое переросло в четвертое, нужны достаточно мощная и грамотная политическая сила, хотя бы самая примитивная идеология и военные кадры. Как выплескивался крестьянский протест в отсутствие организующей силы? Поднимутся мужички, пошумят, побьют нескольких местных деятелей, отведут душу и успокоятся. В крайнем случае, придет отряд, даст пару выстрелов в воздух и легко всех разгонит. Иногда, впрочем, и не в воздух — тогда бежали ещё быстрее…