– Потому что так я формулирую суть вашей деятельности. Если вам это не нравится, могу вас называть господином шантажистом, террористом или еще чем-то подобным. Вас это устроит?

Геннадий Рудольфович играет свою роль продуманно и искренне. Никто не поверит, что он с распростертыми объятиями, восторженно брызжа слюной, бросился навстречу Решетову. Легкая и выверенная неприязнь в этом случае должна выглядеть более естественной. И не надо обладать особым артистическим даром, чтобы эту неприязнь показать. Он сотрудничает по принуждению – это и формирует его отношение к оппоненту. Одновременно следует и Решетова на место поставить. Пусть знает, что сильно командовать собой Легкоступов тоже не позволит. Он сам по себе личность сильная. Собака сторожевая, которая на хитрые кошачьи выкрутасы смотрит с презрением.

– Пусть будет так, Геннадий Рудольфович, – усмехнулся Решетов. – Если вам так нравится больше, я не буду сильно возражать.

– Как, кстати, вас звать-величать?

– Решетов.

– Имени при рождении родители для вас пожалели?

– Я привык к своей фамилии. Она отвечает моей сущности. Приглядываться ко мне бесполезно, товарищ генерал, даже таким опытным сотрудникам ФСБ, как вы. Я всегда пропускаю все взгляды сквозь себя. Решетов – от слова «решето». Но если вам необходимо иное наименование, можете звать меня Администратором. Это моя должность.

Решетов откровенно рисовался. Слишком он сам себе нравился, чтобы быть серьезной фигурой, какой желал бы казаться.

Теперь усмехнулся генерал. Бесполезной болтовней он маскировал другое. Его сейчас беспокоило, что стекла в машине слабо, но все же тонированные. Смогут ли парни из ГРУ сфотографировать Решетова через это стекло? Обещали какую-то инфракрасную съемку произвести. Чтобы затемнение не помешало. Сам Геннадий Рудольфович опытным взглядом старался поймать наблюдение. Но ничего не заметил. И это при том, что он знает о существовании такового. Значит, Решетов, который и должного опыта не имеет, и о наблюдении не знает, тем более ничего заметить не должен. Чтобы замечать слежку специалистов, все-таки необходимо самому быть специалистом. Хотя даже это не дает гарантии.

– Я принес документы, которые вас интересуют.

– Покажите.

Генерал открыл портфель и достал папку.

Решетов открыл ее в середине, мельком взглянул и отдал папку Легкоступову.

– Держите это при себе. Вы сами будете беседовать с Ангелом. И с Пулатовым тоже.

– Они у вас? – почти непритворно удивился генерал. На самом деле полковник Мочилов уже посвятил его в детали разработок своего ведомства, чтобы можно было при случае скоординировать работу.

– Пулатов точно у нас. Мне пока не сообщили, но вот-вот должен быть у нас и Ангелов.

– Сомневаюсь, что это вашим людям далось легко. Я имею представление о том, чего каждый из них стоит.

– Правильно сомневаетесь. Пулатов уложил шестерых из группы быстрого реагирования. И еще трое из службы наружного наблюдения бесследно пропали вместе с машиной. Я так полагаю, что и здесь не обошлось без его инициативы. Слишком велики потери. Если и Ангелов такой же, нам скоро придется заново формировать отряды своей безопасности. А туда каждого встречного мента или охранника не возьмешь, сами понимаете. Но с Ангеловым работает наш лучший специалист, который лично близко знаком с ним. Это, думаю, облегчит задачу.

– Один положил шестерых... Я не приступал к плотной разработке Пулатова. Послужной список у него с Ангеловым одинаковый. Такого результата и следовало ожидать. – Генерал не высказывал мнение, а словно размышлял вслух специально для Администратора. – Не расстраивайтесь сильно и будьте готовы к дальнейшим неприятностям. Я вам их твердо обещаю. Могу даже гарантировать. Капитан Ангелов ни в чем не уступает капитану Пулатову. Более того, если вы внимательно посмотрите документы, то убедитесь, что он не однажды показывал такие чудеса... Готовьтесь к неприятностям.

Раз подвернулся случай, Геннадий Рудольфович не удержался, сказал двусмысленность, пользуясь тем, что собеседник эту двусмысленность понять не в состоянии. Сам же генерал обещал неприятности совсем другие, которые желал бы и планировал устроить.

– Тем лучше... Тем лучше... – своим мыслям, должно быть, отвечая, промычал Решетов.

Впрочем, похоже, что его мысли отвечали и скрытым мыслям самого генерала. Но этого показывать было нельзя.

– Чем – «лучше»? Большими потерями в личном составе?

– Эти потери только подтверждают, что мы нашли как раз тех людей, которых так долго искали. С вашей помощью нашли. Но вернемся к делам. Сегодня приготовьтесь. Вечером, в районе двадцати двух часов, за вами приедет вот эта машина, – Администратор стукнул ладонью по спинке сиденья водителя. – Вас отвезут в аэропорт. Меня здесь не будет. Водителя зовут Рамон Павлович.

– Кто он по национальности? Имя странное.

– Не знаю точно. Кажется, эстонец или испанец... Что-то такое... Не забудьте свою папочку, – указал Решетов на портфель.

– Куда я полечу?

– Это вы узнаете, когда прилетите.

– Что – спецрейс? – спросил Легкоступов, понимая, что на простые рейсы обычно объявляют посадку и скрывать информацию бесполезно.

– Спецрейс.

4

Привычка – великое дело. Лежать и не открывать глаза, пока не оценишь обстановку полностью, – привычка человека, часто сидящего в засаде. Что я и сделал, в самом деле ощущая себя в засаде, а не в самолете, который летит в неизвестном направлении. То есть эту засаду я устроил в самолете. Если бы они – те, кто распоряжается сейчас моим телом, но не мыслями – знали, что я в самом деле нахожусь сейчас в засаде, они вели бы себя иначе.

– Не проснулся? – голос почти сочувствующий.

– Дрыхнет, – а этот с хрипотцой. Его обладатель, как я понимаю, обычно курит сигарету за сигаретой. Того и гляди, начнет сейчас надсадно кашлять.

– Жив он хоть? А то кто знает это снотворное... Оно же для животных приспособлено. Слонов таким в Африке валят. Дозу-то никто толком не знает...

Пальцы, шершавые и грубые, легли мне на сонную артерию. Мне стоило большого труда удержаться и эти пальцы не сломать. Неприятные они. По ощущению, по прикосновению – можно вычислить общий характер человека и возможных взаимоотношений с ним. Так же, как в городском транспорте в часы пик. С кем-то рядом стоять не хочется – раздражает, другой оставляет равнодушным. К третьему – пардон, к третьей! – прижимаешься с удовольствием даже спиной.

– Дышит.

– Пристегните его покрепче. А то свалится при посадке. Аэродром-то еще тот...

Чьи-то руки бесцеремонно пристегивают меня к носилкам на колесиках. Такими носилками сейчас «Скорую помощь» оборудуют. Лежать привязанным – для меня с моим характером – приятного в этом мало. Одно радует – таким образом обо мне заботятся. Чтобы не повредить драгоценный сосуд, в котором хранится какая-то информация. Имеется в виду моя голова. Боюсь только, что та информация была эфирного характера и улетучилась. Оставила лишь отдельные следы, не всегда чистые и потому заметные опытному взгляду...