Мне, с наручниками на руках, да еще и с болью в поврежденной спине, садиться, дураку понятно, совсем неудобно. Длинный стал поддерживать меня со спины под руку, а стрелок с обрезом держал в это время дверцу. Обрез, естественно, оказался существом вертлявым и начал рыскать стволом из стороны в сторону. И в момент, когда длинный прижался ко мне вплотную, ствол смотрел как раз на место соприкосновения наших тел.

Этого момента я ждал, как землепашец летнего дождя. У меня появился вариант, при котором я все же буду собирать урожай!

И я откинулся резко на спину, срываясь с руки длинного, но сам вытягивая его тело на себя. Длинный, по естественной реакции, сопротивляется и тем самым не дает мне возможности в самом деле упасть в салон машины. А я не долго думая, ударил третьего охранника ногой под приклад обреза. Так, что ствол сразу уперся длинному в живот. И произошло все это так неожиданно, что обрез просто не мог не выстрелить. Он и выстрелил, оставляя мне возможность помиловать длинного за сочувственный голос. Выстрел по звуку напомнил пистолет с глушителем. Одновременно с тем, как оседал на бок длинный, он освобождал мне оперативный простор, то есть место для проведения дальнейшего спектакля.

Стрелок с обрезом – на несколько секунд боец полностью выключенный. Болезненное осознание того, что попал в напарника, не сразу даст ему опомниться и что-то против меня предпринять. И потому я, даже не думая об этом, не оценивая ситуации, инстинктивно переключился на хрипатого и водителя. Ни инвалидность, ни поврежденная спина не помешали мне почувствовать себя змеей, изогнуться, вывернуться в тесноте салона, одновременно ударить хрипатого строго и аккуратно в нос – удар не вырубающий, но обидный и вызывающий одновременно сильный болевой шок, – сесть на него верхом, чтобы не мешал хотя бы несколько секунд, и тут же захватить голову водителя. Левая рука на подбородок, предплечье правой, как только позволили наручники, на затылок, и резкий рывок в левую сторону. Хруст шейного позвонка – если выживет, то останется инвалидом. Правая моя рука ныряет водителю под мышку, достает пистолет. Большой палец без спроса опускает вниз предохранитель, ствол в грудь хрипатому и...

Выстрела не последовало. Меня подвела привычка носить свой пистолет с досланным в патрон патронником. Здесь это, очевидно, не принято. Конечно, я попытался сделать хорошую мину при плохой игре и заорал благим матом:

– Пристрелю! Смирно лежать! – И добавил ему еще один крайне болезненный удар – под ухо.

Аналогичный пугающий возглас я собирался выдать и стрелку с обрезом – кто их знает, вдруг да ребята послушные, но, уже оборачиваясь к нему, почувствовал, что проиграл. Стрелок быстро успел перезарядить обрез. И не стал дожидаться, пока я передерну затвор пистолета. Он выстрелил, я попытался улыбнуться и руку на кожух пистолета все же положил. Оружие так просилось использовать его по назначению, что обидно стало из-за нехватки времени. Но времени мне действительно не хватило совсем немного. А снотворное в самом деле на слонов рассчитано. Я «поплыл» так же быстро, как и длинный...

3

Спать Легкоступов не захотел и в машине, как не хотел в самолете. В его положении сон – непозволительная роскошь. То есть усталость вроде бы и требовала закрыть глаза, но внутренний настрой офицера спецслужб не позволял это сделать. Хотелось немедленного действия, хотя он понимал, что немедленного действия, как и немедленного результата, быть не может. Он выбрал себе стиль поведения и старался придерживаться его. Предельное внимание при внешней рассеянности, концентрация. Каждая деталь, любая мелочь может дать зацепку... И потому он смотрел по сторонам с видом классического зеваки. Только что рот широко не раскрывал.

Машина быстро проехала через город – неухоженный, со множеством разбитых стекол в полупустых домах. Геннадий Рудольфович не удивился картине, что предстала перед глазами. Подобные городки в последние годы болеют одной и той же болезнью из-за недостаточного финансирования и вымирают интенсивно и неуклонно. И даже армейский порядок не в состоянии удержать их от саморазрушения. Там, где воинская часть квартируется в городе, катастрофически не хватает квартир для офицерского состава. А где городки, наоборот, строили на месте дислокации воинской части – везде такая вот картина. Печально. Но ему самому и это не помогает определить местонахождение. Среди других людей, среди солдат и офицеров, среди служащих – он все равно как затерянный в безмолвном океане, не терпящем на своей поверхности никаких ориентиров.

Сразу за городом дорога стала лучше. Раньше такие дороги строили в целинных районах, где-нибудь в Казахстане – чтобы хлеб возить. И в местах дислокации ракетных частей стратегического назначения или частей ПВО. Значит, уже одно это может при анализе отбросить примерно две трети возможных вариантов. Других возможностей произвести расчет пока не предвиделось. Время полета в самолете ориентиром служить не может. Самолет не гражданский. Кто знает, каким «коридором» он летел, в какую сторону и с какой скоростью...

– Меня здесь, надеюсь, кто-то ждет? – спросил Легкоступов.

– Да. После обеда с вами будут беседовать. До обеда вам дадут возможность отдыхать.

– Как вас звать-величать? А то как-то неудобно: вместе летели, вместе едем, да и еще, я чувствую, придется контактировать.

– Андрей.

– Вы...

– Я помощник Администратора. В настоящее время откомандирован в ваше распоряжение.

– Судя по лексикону, вы военный?

– Я просто долгое время работал среди военных, а потом... Времена такие... Пришлось уйти.

Андрей улыбнулся горько, словно это его вина в том, что пришлось уйти.

– Служащим в армии? – продолжал интересоваться генерал. – По какой, если не секрет, специальности?

– Техническим специалистом.

И исчерпывающие ответы, и ничего не говорящие.

– А вы с нами по какой надобности? – спросил Геннадий Рудольфович у молчащего попутчика.

– У меня свои дела, вас не касающиеся, – вяло, но почти вежливо произнес тот.

– А звать вас?..

– Это вовсе не обязательно. Не уверен, что нам предстоят повторные встречи.

– Как хотите. – Генерал сделал вид, что слегка обижен таким некомпанейством, и демонстративно отвернулся, стал смотреть в окно.

Но он и из этого, в соответствии с профессиональными навыками, извлек информацию и сделал вывод. Когда люди занимаются каким-то благим делом, пусть даже и с особым режимом секретности, они не скрывают от коллег или попутчиков своих имен. А когда скрывают, тогда замешаны в чем-то по меньшей мере неблаговидном.

Ситуация требовала действия. А действовать было невозможно. И это угнетало Геннадия Рудольфовича. Более того, он даже не знал точно, как ему предстоит действовать. Привыкнув к всегдашнему существованию плана оперативно-разыскных мероприятий, где не только регламентированы основные направления, но и детально разработаны конкретные действия, он сейчас чувствовал себя дилетантом, ввязавшимся в какую-то большую авантюру.