Ребяческие идеи «левых коммунистов» хотя бы ограничивались дебатами в Смольном. Троцкий тоже исповедовал похожую теорию — «ни мира, ни войны», то есть мира не подписывать и военных действий тоже не вести. Неизвестно почему он был уверен, что немецкие войска крайне революционно настроены, и такая политика вызовет в Германии и Австрии революции. Все бы ничего, но Троцкий был руководителем мирной делегации в Бресте и имел все возможности реализовывать свои теории на практике. В конце концов он все-таки сорвал переговоры, и 18 февраля немецкие войска начали новое наступление.
О роли Сталина в эти дни косвенно говорят телеграммы, посланные в Брест Троцкому. «Мне бы хотелось посоветоваться сначала со Сталиным, прежде чем ответить на Ваш вопрос… Ленин». «Сейчас приехал Сталин, обсудим с ним и сейчас дадим вам совместный ответ. Ленин». «Передайте Троцкому. Просьба назначить перерыв и выехать в Питер. Ленин. Сталин». Это означает, что в те дни он был вторым лицом в государстве — формально вторым. А кому какие идеи принадлежали, про то только Ленин со Сталиным знают…
…А наркомат по делам национальностей жил себе своей загадочной жизнью. После переезда в Москву он сначала вообще не получил помещения — что косвенно опять же говорит о том значении, которое придавалось его работе. Потом ему предоставили аж целых два дома, а вскоре наркомат оказался разбросанным по всей Москве. Национальностей в России было много, и комиссии плодились, как известные насекомые на коммунальной кухне. Основное время его работники тратили на бесчисленные дискуссии, что буквально сводило наркома с ума, когда он вырывался на некоторое время к своему ведомству. «Все члены коллегии по национальному вопросу стояли в оппозиции к Сталину, нередко оставляя своего народного комиссара в меньшинстве… — вспоминал Пестковский. — В тех случаях, когда в результате наших бесконечных дискуссий на совещаниях запас его терпения истощался, он вдруг исчезал. Делал он это чрезвычайно ловко. Сказав: "Я на минутку", он исчезал из комнаты и прятался в одном из закоулков Смольного и Кремля. Найти его было почти невозможно. Сначала мы его ждали, а потом расходились. Я оставался один в нашем общем кабинете, терпеливо дожидаясь его возвращения. Но не тут-то было. Обычно в такие минуты раздавался телефонный звонок: это Владимир Ильич требовал Сталина. Когда я отвечал, что Сталин исчез, он мне говорил неизменно: "Срочно найти". Задача была нелегкой. Я отправлялся в длинную прогулку по бесконечным коридорам Смольного и Кремля в поисках Сталина. Находил я его в самых неожиданных местах. Пару раз я застал его на квартире у матроса Т. Воронцова, где Сталин лежал на диване, курил трубку и обдумывал свои тезисы» [57] . Троцкий разогнал бы такой наркомат в два счета, Сталин же был беспредельно терпим к чужим взглядам, если они не нарушали политику партии. Если же нарушали, то он пускал в ход «тяжелую артиллерию» — обращался за поддержкой в ЦК — и неизменно побеждал.
Вот когда ему пригодились семинарские навыки обращения с текстами. Как он понимал «самоопределение наций»? 12 декабря 1917 года Сталин писал: «Совет Народных Комиссаров ничего не имеет против того, чтобы украинский народ выделился в независимое государство». И тут же: «Генеральный секретариат играет в самоопределение, прикрывая этой игрой свой союз с Калединым и Родзянко». А 15 января 1918 года на III Всероссийском съезде Советов он говорит: «Все указывает на необходимость толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс. Принцип самоопределения должен быть средством борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма». Несколько позже он говорит о «добровольном федерализме», на принципах которого в состав Советской России должны войти все части России царской, вплоть до Польши и Финляндии. И вошли — почти все, кроме тех, которых по причине войны не удалось удержать. В общем, тоже «творческий марксизм» или «творческий ленинизм»… Даже если у Ленина и было иное мнение, он предпочел не спорить с наркомнацем, когда тот играл на своем поле.
…Еще о стиле работы Сталина. Воспоминания Иосифа Прута. В ноябре 1920 года он привез из Владикавказа в Москву письмо Сталину. Нашел наркомат, отыскал дверь с табличкой «Нарком». Ни секретаря, ни кого-либо еще не было. В глубине комнаты — вторая дверь. Он постучал и, получив приглашение, вошел. Нарком сидел за столом.
«— У меня к вам письмо от товарища Кирова, — сказал Прут.
Сталин взял письмо, положил, не распечатывая, на стол:
— Когда приехали?
— Два часа назад.
— Где остановились?
— В третьем доме Моссовета.
— Койку получили?
— Да.
— Талоны на продовольствие получили?
— Получил, товарищ нарком.
— Чаю хотите?
— Спасибо, я завтракал» [58] .
Только после этого Сталин распечатал письмо. Запомним этот случай — пригодится.
Наркоматом по делам национальностей правительственная деятельность Сталина не ограничилась. В январе 1919 года он вместе с Дзержинским отправился на Восточный фронт расследовать причины сдачи Перми. То, что они там увидели, заставило Сталина по новому осмыслить работу аппарата власти. Тот уровень расхлябанности, безответственности, бардака, который обнаружился при знакомстве с работой учреждений, как военных, так и гражданских, зашкаливал за все мыслимые ограничители. Официальные донесения не отражали ничего, кроме фантазий их авторов. Тогда у Сталина родилась идея контроля — он предложил штабам армий иметь «внизу» своих агентов, информирующих о реальном положении дел и надзирающих за точным исполнением приказов. Идея получила развитие. 30 марта 1919 года Сталин был утвержден народным комиссаром государственного контроля — еще один наркомат, с которым было совершенно непонятно, что делать. Организации и реорганизации государственного контроля было отдано немало сил в последующие годы. 30 апреля было создано бюро жалоб и заявлений при наркомате. 5 мая нарком уже выступил с докладом об итогах ревизии советских учреждений. Так Сталин напрямую вступил в борьбу с одним из главных врагов советского строя — многоголовой гидрой беспорядка.
Два наркомата на одну голову — не много ли? Вообще- то много, но Сталину не пришлось так уж вплотную заниматься работой в Москве. Основным его рабочим местом в ближайшие годы был не кремлевский кабинет, а штабной вагон где-нибудь на запасном пути прифронтовой станции.
Когда говорят, что Сталин был человек штатский, не имевший боевого опыта, его путают с другими наркомами, сидевшими в Кремле. Ленин действительно был глубоко штатским человеком, равно как и Свердлов. Но Сталин, в конце мая 1918 года командированный на хлебозаготовки в Царицын, очень скоро оказался в самом пекле Гражданской войны. По своему положению наркома и посланца Москвы с самыми неограниченными правами он тут же распространил эти свои права и на военные действия, нимало не смущаясь тем, что вторгается в сферу ответственности товарища Троцкого. Правда, шашкой Сталин в кавалерийской сече не махал — ну, так это наркому и не обязательно, у наркома другие функции. Но боевого опыта у него к концу Гражданской войны накопилось предостаточно, может быть, побольше, чем у самого товарища наркомвоена, поскольку он все время мотался по фронтам, причем его неизменно бросали на самые опасные участки, что говорит об определенном военном таланте.