Наша колонна остановилась у самого въезда в тоннель, где мы были уже в полной безопасности. На вершине холмов, несмотря на опустившиеся сумерки, просматривались осетинские дозоры. В считанные секунды на капотах машин были накрыты импровизированные столы. Традиционные осетинские «три пирога», зелень, свежие овощи — все пришлось кстати. Выпив на прощание, мы обнялись с нашими новыми друзьями, сели в машины и въехали в черную дыру Ругского тоннеля.
Во Владикавказ мы прибыли глубокой ночью — уже в третьем часу. Каково же было мое удивление, когда в холле гостиницы я увидел ожидавшего нас Теймураза Мамсурова. «Законы моей республики не позволяют мне оставить вас одних!» — сообщил он голосом, не терпящим возражения. Проговорив еще час, мы предложили отказаться от идеи посещения школы — после тяжелой дороги хотелось сберечь хоть немного времени для сна. Теймураз сжалился над нами, сказав, что раз так, то тогда он провожать нас в аэропорт не поедет и останется во Владикавказе поздравить с Днем знаний студентов республиканского университета.
Утром в сопровождении сотрудника пресс-службы главы республики мы выехали в аэропорт Беслана. Дорога заняла не более получаса. В депутатском зале нас ожидало несколько местных журналистов, уже расставивших на столе свои микрофоны. Я сел напротив них и начал брифинг. Вдруг ко мне подошел мой помощник Александр Кузнецов и, наклонившись, тревожным голосом прошептал, что в семи минутах от нас в городе Беслане только что неизвестные лица захватили школу.
Представить себе истинный масштаб трагедии никто из нас, конечно, не мог. Тем не менее, мы сразу приняли решение остаться. В ту минуты мы еще не знали, что уже через полчаса аэропорт Беслана будет закрыт, все рейсы отменены, а пассажиры с уже заправленного самолета на Москву — сняты.
На полной скорости мы влетели в город и, подъехав к захваченной школе, чуть было не попали в зону обстрела. В пятидесяти метрах от нас трещали автоматные очереди. Водитель резко затормозил, мы быстро покинули машину. Тут же напротив меня остановился БТР. На его броне в касках и бронежилетах к месту трагедии прибыли осетинские омоновцы. Они спрыгивали с брони, передергивали затворы автоматов и разбегались в разные стороны, выставляя первую линию оцепления.
У входа в здание примыкающего к школе районного отдела милиции стоял человек. Он был крайне взволнован. По его мокрой от пота рубашке я догадался, что передо мной один из тех немногих счастливчиков, кому чудом удалось сбежать под носом боевиков из захваченной школы.
Мужчина назвал мне примерное количество заложников — около 800 человек и описал мне первые секунды захвата. По его словам, террористов было никак не меньше тридцати человек.
Я передал свидетеля для дальнейшего допроса подоспевшему майору милиции, включил мобильный телефон и набрал номер спецкоммутатора. Кратко объяснил дежурному офицеру, кто я, где нахожусь, что произошло, и потребовал срочно соединить меня с руководством страны. Кроме того, я попросил немедленно доставить в Беслан машину специальной мобильной правительственной связи для оборудования штаба по спасению заложников и организации прямого контакта с Кремлем.
С первой минуты пребывания в Беслане мы понимали, что оказались в эпицентре масштабной катастрофы. Очевидно, что в такой ситуации основные решения по ходу операции должны были приниматься не во Владикавказе и даже не на уровне президентского полпреда, а только в Москве — лично главой государства.
Через минуту в окружении военных я заметил президента Северной Осетии Александра Дзасохова. Рядом с ним стоял Теймураз Мамсуров. На нем лица не было — в школе среди заложников оказались его дети — сын и дочка.
Мы зашли во внутренний двор какого-то служебного помещения. Наконец запыхавшиеся помощники принесли карту города и схему школы. Еще минут через десять доставили первую записку, в которой террористы излагали свои требования. Вот ее текст:
«8–928–738–33-374.
Мы требуем на переговоры президента республики Дзасохова, Зязикова, президента Ингушетии, Рашайло, дет. врача. Если убьют любого из нас, расстреляем 50 человек. Если ранят любого из нас, убьем 20 человек. Если убьют из нас 5 человек, мы все взорвем. Если отключат свет, связь на минуту мы расстреляем 10 человек».
Как выяснится позже, номер телефона был ошибочным. Что касается «дет врача Рашайло», то в штабе сочли, что имелся в виду глава «Фонда помощи детям при катастрофах и войнах» доктор Леонид Рошаль.
Вообще террористы действовали грамотно. В отличие от некоторых наших излишне разговорчивых силовиков, самодовольно выбалтывающих по телевизору свои служебные тайны, бандиты полностью учли опыт «Норд-Оста», предусмотрев возможность использования спецслужбами газа и других спецсредств. А у нас даже не нашлось толковых переговорщиков и авторитетных посредников, способных добиться освобождения хотя бы части заложников. Те, что были задействованы, в том числе доктор Рошаль, при всем моем глубоком уважении к их профессионализму и мужеству, оказались излишне словоохотливыми.
Можно себе представить, что боевики сделали бы со знаменитым Рошалем, попадись он им в руки! Ведь по телевидению зачем-то было в деталях рассказано, какую ценную информацию предоставил он ФСБ, подробно описав специалистам характер взрывных устройств и размещение в зале театра на Дубровке «женщин-бомб». Неужели, после такой «рекламы», да еще и награждения доктора заслуженной правительственной наградой, он мог бы оказать какую бы то ни было пользу в деле освобождения бесланских детей? Нет, конечно. В глазах террористов Рошаль был «информатором ФСБ».
Кому-то может показаться, что боевики специально вызвали его в школу, чтобы казнить, отомстив за гибель своих подельников. Немного изучив нравы боевиков, я в это никогда не поверю, как не верил и тогда — в первые минуты после захвата школы. Моя версия состоит в том, что записку под диктовку руководителя бандгруппы писал кто-то из погибших впоследствии заложников. Находясь в состоянии аффекта, несчастная жертва не только ошиблась при указании телефонного номера для связи, но и от себя приписала после фамилии «Рашайло» слова «дет врача».
На самом деле террористы звали к себе бывшего министра внутренних дел, секретаря Совета безопасности России Владимира Рушайло. Своими сомнениями в интерпретации записки я сразу поделился с руководством оперативного штаба. Но на мои сомнения никто не обратил внимания, и в Москву полетела просьба срочно доставить в Беслан знаменитого доктора. Саму же записку начальники бросили на столе служебного помещения, и только по моей подсказке кто-то из старших офицеров забрал ее с собой. Примеров такого рода неряшливости и растерянности я наблюдал в действиях руководства оперативного штаба по освобождению заложников немало.
Наконец, участники совещания определились с местом базирования штаба, остановив свой выбор на расположенном поблизости здании районной управы. Толпа начальников выдвинулась туда пешим ходом и чуть было не попала в зону обстрела. Чтобы защитить руководство республики от пуль снайперов-террористов, кто-то из военных решил закрыть брешь между домами омоновским БТРом, но это тоже было не самое умное решение. На глазах всего разбуженного как улей города главе республики, спикеру североосетинского парламента, депутатам Госдумы и группе милицейских и армейских генералов было предложено, как перепуганным зайцам, скакать от дома к дому.