– Я родом отсюда. Девять лет назад уехал. Отца по службе перевели, как только я школу окончил.
– Сейчас тебе… Двадцать семь?
– Через полгода будет. Пока еще двадцать шесть.
– Стало быть, имеется вернуться намерение?
Этот вопрос был сказан скороговоркой, и задал его человек мимоходом, словно ответ его мало интересовал.
– Намерение есть.
– Понятно. Отец где служил?
Спрашивающий пока относился к старшему лейтенанту только как к одному из общего потока. И это естественное отношение. Охватить взглядом сразу всех и увидеть при этом не толпу, а личности, невозможно.
– Военный. Танкист.
– По стопам отца идти не захотел?
– Хотел, но у меня с математикой всегда было плохо. На экзамене в училище не прошел.
– И отец помочь не сумел?
– Я не захотел.
– А потом чем занимался?
– Последнее место работы? – добавил свой вопрос второй, сидящий у торца стола.
– В армии служил. Контрактник. Контракт кончился три месяца назад, надо устраиваться.
– Служивый, это хорошо… В каких частях?
– Спецназ ГРУ.
– Солидно, – баском усмехнулся третий. – Я в спецназе ВДВ служил. Старшим прапорщиком. Нас пугали вашей подготовкой. Говорили, что никто так терпеть не может, как вы.
– Правильно пугали, – согласился Ратилов. – Нас тоже пугали. А мы терпели. Потом привыкли и пугаться перестали.
– Воевал?
– Северный Кавказ…
– Чечня?
– И Чечня, и Ингушетия, и Дагестан.
– Хорошо. По национальности-то ты кто?
– Русский.
– И это тоже хорошо. Награды есть?
– Медаль «За боевые заслуги».
– Значит, там терпел, будешь теперь здесь терпеть? У нас терпеть придется больше, чем в спецназе, учти…
– Буду терпеть, – мрачно подтвердил старший лейтенант.
– А для чего тебе это нужно? Ну, приходят тут разные крутые – себя испытать. Или экстремалы, которым сдуру острых ощущений хочется и денег не жалко. А ты-то уже испытан. После Северного Кавказа куда еще лезть!
– Мне миллион нужен, – еще более мрачно объяснил Ратилов. – Миллиона мне мало, но хотя бы миллион… Это тоже что-то. Больше я нигде столько заработать не смогу. И нужна работа. Хорошо оплачиваемая…
– Зачем тебе сразу миллион?
– У меня ребенок болеет. Мне нужны деньги на лечение. И я их получу.
– Упрямый? – с какой-то даже угрозой в голосе спросил четвертый, глядя из под густых бровей. – Упрямых мы здесь уже видывали…
– Упертый. Так будет точнее. – Старший лейтенант отвечал без улыбки и уверенно, опустив при этом голову, словно бы показывая характер. – Если я чего-то очень хочу, я упираюсь, и меня трудно свернуть с пути. Но мне нужна мотивация. В данном случае она у меня есть.
– Что же ты, такой упертый, не сумел в военное училище поступить? – спросил первый.
– По той же причине. Там у меня мотивации не было. Отцу хотелось, а мне не очень. Я больше гуманитарий, чем военный. Я и сейчас учусь заочно на историческом в университете.
– Гуманитарии обычно в коленках слабы, – заметил третий.
– Не жалуюсь на коленки. Твердо стою.
– Из всего нынешнего набора ты по весу самый легкий. Тебя от миллиона быстро ототрут…
– Это делать я сам умею.
– Ладно. За свои деньги лезешь. Нам это не столь важно. Как узнал о «Вальгалле»? Кто-то посоветовал?
– Да. Друг детства рассказал. Он сам хотел, но у него с финансами туго. Не потянул.
Друг детства в данном случае существовал в действительности и при необходимости готов был подтвердить сказанное. Об этом позаботился капитан Маковеев. И друг этот, как был уверен Ратилов, человек надежный, ни с какими силовыми ведомствами контакта не поддерживающий, и потому не может вызвать опасения.
– Хорошо иметь друзей, дающих дельные советы. Значит, ты со всеми условиями согласен? Документы подписал?
– Я согласен со всеми условиями. И документы подписал.
– Тогда до «вводной лекции» свободен.
Старший лейтенант едва сдержал себя, чтобы не развернуться по уставному. Он даже движение такое начал, но затормозил и развернулся обычным образом, как разворачиваются гражданские люди. И вышел. И уже в приемной услышал, как в кабинет вызывают следующего курсанта. Кажется, предпоследнего или последнего. Всего в списке было сорок два человека…
* * *
При подготовке к «выводу» предстоящий обязательный разговор в приемной комиссии обсуждался особенно тщательно. Предполагалось, что уже этот разговор может стать основательной проверкой курсанта «на вшивость».
Понятно было, что если в «Вальгалле» не все чисто в отношении закона, то к иногороднему обязательно будут присматриваться особенно внимательно, поскольку иногороднего труднее проверить и в «Вальгаллу» будут «вводить» агента предположительно именно так. То есть после двух провалов так выводить легче и надежнее. Но все прошло на удивление гладко и без какого бы то ни было напряжения.
«Вводная лекция» должна была состояться в актовом зале, куда всех повела бухгалтерша. Хотя актовым этот зал назвать было сложно. Просто большая комната с несколькими рядами стульев, выставленных в длину со стороны внутренней стены. И один письменный стол, тоже покрытый зеленым сукном, поставленный у одного из широких окон. Станислав сразу оценил расстановку в этом так называемом зале. Слушатели будут сидеть лицом к свету, а говорящий – затылком. Следовательно, человек, проводящий «вводную лекцию», будет видеть все обращенные к нему лица, сам оставаясь в тени. Это уже явная расстановка сил для осуществления контроля. Должно быть, в школе «Вальгалла» преподаватели опытные и свое дело знают. Уже с первой лекции началась невидимая психологическая обработка курсантов.
Что же будет дальше?
Чтобы контролировать ситуацию и держать под присмотром всю комнату, Станислав сразу занял место в последнем ряду и даже слегка отодвинул свой стул к стенке, чтобы не оставлять за спиной прохода. Это была привычка спецназовца – не оставлять кого-то за спиной. Глядя на него, точно так же поступили еще несколько человек. Проход за спинами оказался перекрытым. И вообще большинство курсантов старалось сесть на задние ряды. Это тоже было определяющим фактором, показывающим, по большому счету, неуверенность людей в себе и их нежелание брать на себя роль лидера, а вовсе не природную скромность. Скромность здесь никто, кстати, не демонстрировал. А наоборот, большинство старалось демонстрировать чуть ли не развязность и самоуверенность. Но уже одно желание сесть на задний ряд говорило о том, что в действительности эти люди видят себя ущербными и показная наглость является не чем иным, как самозащитой от наглости других.