И, наконец, третье открытие, разоблачающее лживость подлого сочинения: «Воспоминания о Григориии Распутине» не принадлежат авторству Жуковской, их написал другой человек. В библиотеках сохранились подлинные сочинения писательницы «Марена» (1914 г.), «Сестра Варенька» (1916 г.), «Вишневая ветка» (1918 г.), которые очень ярко характеризуют стиль ее художественной речи, — непременные соловьи, дикие розы, романтический ключ под сосной, юный принц, благородный поклонник, «любовь прекрасная и мгновенная», «рыдания неразделенной страсти», — словом, беллетристика Жуковской вся в пошлых кружавчиках, в рю-шечках вымученных и банальных красивостей — типичная дамская проза, язык которой пахнет дешевыми духами и розовым мылом. Совсем не то в тексте «Воспоминаний о Распутине», автором которых выставлена В. А. Жуковская. Этот текст составлен, безусловно, мастером художественного слова, умело выписавшим объемные, зримые образы, которые благодаря дару сочинителя ужасают читателя своим натурализмом и циничной неприкрытостью.
Кто в действительности был автором этой талантливо слепленной грязи, кто скопировал сюжет очерка Пругавина вплоть до мельчайших деталей, здесь и ландыши, присылаемые Распутину Царицей, и телеграммы от высокопоставленных лиц, и обстановка комнат, и даже скрип зубов Распутина, и манера поклонниц доедать за ним куски, дословно повторены целые сцены, реплики, разговоры, но сюжет прописан более откровенно, вместо намеков на гнусность рисована сама гнусность, грубыми подробностями расмалеван портрет «старца». И сделал это литературно одаренный сочинитель, но в любом случае, не В. А. Жуковская, именем которой воспользовались, чтобы иметь достоверную привязку вымышленного текста к действительности.
Вот вам и «серьезное документальное свидетельство» — очередная для нас ловушка, расставленная с умыслом, что клюнем на крючок «исторического документа», вознегодуем на Самодержавие, возненавидим «злую притворщицу Алек-сандру-царицу», «слабого волей царя», подчинявшегося «грязному мужику».
Но кто защитит святых от клеветы? Только подлинный документ, настоящее свидетельство, непредвзятые воспоминания, и таких на сегодня известно немало. Первое русское издание книги Софьи Карловны Буксгевден «Жизнь и трагедия Александры Федоровны, императрицы России» — один из лучших образцов того, что мы называем воспоминаниями верноподданных. К таким документам официальная историография зачастую относится подозрительно: дескать, верные слуги любили Государыню, были ей обязаны своим благоденствием, и из любви и благодарности приукрашивали факты, умалчивая о недостойном. У нас же есть иной критерий достоверности таких мемуаров — дневниковые записи, письма Александры Федоровны, если они по смыслу, по духу, по настроению совпадают с тем, что рассказывают о ней знавшие ее люди, значит, эти рассказы верноподданных — истинная правда, и любые искажения ее, вроде дневника сплетницы Чеботаревой или «воспоминаний» псевдо-Жуковской, следует с негодованием отвергать как гнусную ложь.
Фрейлина София Карловна Буксгевден доказала преданность Царской Семье, последовав за Ней в Тобольскую ссылку, потом сопровождая Царских Детей в Екатеринбург, и только насильственное разлучение оторвало баронессу Софию от Государыни. Всемилостивый Господь подарил Софии Буксгевден долгую жизнь, обязав свидетельствовать. И она честно свидетельствует.
Год за годом встает перед нашими глазами прожитое последней русской Императрицей, в нем нет ни безумств юности, ни метаний молодости, ни надлома зрелости, что свойственно даже и добрым, хорошим людям, но Александра Федоровна жила воистину святой жизнью, как ее всегда понимали на Руси благочестивые и прямодушные русские жены: мечта о любимом, встреча с ним по воле Божьей, Муж, Дети, служение Семье. С одной лишь поправкой в судьбе — любимый был Наследником Русского Трона, Муж стал Императором России, Дети родились Царскими Детьми. И потому этой русской жене и матери, именно так — русской во всем, по духу, по смыслу, по делам, русской жене и матери, выпала еще одна обязанность — быть Матерью огромной страны и великого народа. Суровый долг, тяжкая обязанность, трудная ноша, а не одна только честь, как всегда думают мелкие завистливые люди. Как Она несла эту ношу — с первых дней постоянное самоотречение. В свидетельство тому несколько малоизвестных фактов, сохраненных для нас воспоминаниями Софьи Карловны Буксгевден. Молодая Государыня основала для бедных «Комитет помощи», постоянно посещала простые школы, чтобы видеть лица и души русских детей — нарождавшегося, нового поколения России, она основала «Школу нянь» в Царском Селе, санаторий для туберкулезных в Ялте.
Ее праздник Белого Цветка собирал сотни тысяч рублей пожертвований для санаторного обустройства Крымского побережья. Она создала Школу народных ремесел для развития русских кустарных промыслов и отвлечения крестьян от пьянства. Во время Русско-японской войны ее усилиями в Эрмитажном дворце рядом с Зимним был создан огромный склад для снабжения военных госпиталей одеждой и медицинскими материалами. В мировую войну Она организовала в Царском Селе лазареты, несколько санитарных поездов постоянно курсировали на передний край фронта, доставляя в тыловые лазареты раненых, у Нее были большие склады с медицинскими материалами в Петрограде, Москве, Одессе и Виннице и целая сеть меньших складов в малых городах вблизи линии фронта. Всю эту систему организовала и наладила именно Она, и постоянно строго контролировала бесперебойную работу всей лазаретной сети, принимая своих подчиненных, выслушивая об этом доклады министров, что в Петрограде цинично истолковывали как вмешательство в политику государства.
О том, что Государыня работала не для популярности, что меньше всего думала при этом о себе, говорит Ее безоглядность на себя в любых делах. Она тяжело заболевает корью, заразившись от детей при посещении питерских школ, но потом постоянно посещает вместе с Дочерьми туберкулезные санатории в Ялте, пренебрегая опасностью подолгу сидит с Детьми у постели заразных больных, говоря о своих Дочерях: «Они должны понимать печаль…» Государыня становится сестрой милосердия в германскую войну, и ее старшие Дочери тоже проходят эту суровую школу, и опять не жалеет ни себя, ни их — у великой княжны Ольги Николаевны работа в госпитале привела к нервному истощению и анемии, а сама Императрица получила тяжелое сердечное осложнение. Еще бы, ведь приходилось переживать как свои чужую боль, чужую смерть, вот ее щемящие слова из письма: «Офицер умер на столе. Последовала очень трудная операция. Такие трудные моменты, но мои девочки должны знать жизнь, и мы все это проходим вместе». И при этом Государыня не позволяет себе отдыха, считая, что даже съездить в Ливадию (это когда тысячи дворян отправлялись в военное время на отдых в свои имения к морю) — «слишком большое удовольствие, которое можно было позволить себе во время войны».
«Чувствуя себя Матерью этой страны», — без прикрас сказанное Ею в час, когда все уже кончено, страна отвернулась от Нее и от Царя, но могут ли родители перестать любить своих детей, даже если неблагодарные дети бросили их, попрали их заботы, отвернулись от их доброты. В этот состоит инстинкт жертвенности, заложенной Господом в образе родительской любви, но никем еще по-на-стоящему не осознан подвиг жертвенности, кроющийся в Царской любви к своему народу, который сродни родительской заботе, но сколь тяжелее его нести, ведь не кровинушек твоих, не плоть от плоти, — чужих, вовсе незнакомых тебе людей, с их грехами и ошибками, с их завистью, гордостью, корыстью, — миллионы этих людей нужно взять под свое отеческое и материнское крыло: прощать ошибки, наказывать за преступления, вразумлять примером собственной самоотверженности.