В ожидаемых от него выводах Соколов, безусловно, должен был быть единомыслен с Вильтоном и Дитерихсом. Вот как об этом говорит Р. Вильтон: «Живя в продолжение многих месяцев в постоянном единении с Дитерихсом и Соколовым, могу свидетельствовать о том, что расследование Царского дела велось ими сообща… Вообще Царское дело распадалось на три части: 1) само убийство, 2) судьба трупов, 3) политическая обстановка. По всем трем пунктам роль М. К. Дитерихса была огромной, в розысках и обнаружении остатков жертв Екатеринбургского убийства его роль оказалась совершенно исключительной, решающей… этим фактом нисколько не уменьшается роль и огромная заслуга Соколова в ведении следствия» (Вильтон Р. Последние дни Романовых. — Берлин, 1923).
Вильтон и Дитерихс написали книги, в которых главные выводы об организаторах цареубийства, о его исполнителях, о ритуальном характере обращения с телами расстрелянных совпадают, и, следовательно, последнее слово об этом жесточайшем из преступлений века было за Соколовым. О том, какие заключения он предполагал внести в свою будущую книгу, свидетельствует статья, изданная без подписи в «Царском вестнике» в 1939 году. Много позже О. А. Платонов установил, что ее автором был доктор К. Н. Финс, записавший свидетельства друга Соколова А. Шиншина. Приведем отрывок из статьи дословно: «Сведения о контактах Я. Шифа и Я. Свердлова (свидетельствующие о прямом приказе мирового еврейства убить русского Царя. — Т.М.) были лично сообщены Соколовым в октябре 1924 года, то есть за месяц до внезапной его кончины, его другу, знавшему его еще как гимназиста пензенской гимназии. А. Шиншин видел и оригинальные ленты, и их расшифрованный текст. Соколов, как можно видеть из его письма, считал себя «обреченным», а потому просил своего друга прибыть к нему во Францию, чтобы передать ему факты и документы чрезвычайной важности. Доверять почте этот материал Соколов не решался. Кроме того, Соколов просил своего друга ехать с ним в Америку к Форду, куда последний звал его как главного свидетеля по делу возбуждаемого им процесса против банкирского дома «Кун, Лоеб и К». Процесс должен был начаться в феврале 1925 года. Но поездка не состоялась, в ноябре 1924 года Соколов, в сорок с небольшим лет, внезапно умирает. А ведь Форд, когда Соколов впервые приехал к нему в Штаты, отговаривал его возвращаться в Европу, говорил, что ему грозит опасность. Очевидно, имел Форд основания так говорить. Соколов опубликовал материалы об убийстве Царской Семьи. Русское и французское издания не вполне идентичны. Полная публикация следственного материала, в том числе и текста телеграммы, оказалась для Соколова невозможной, издательства опасались неприятностей со стороны Всемирного Еврейского Союза» (Платонов О.А. Терновый венец России. История цареубийства. — М., 2001).
Неоднократно предпринимавший попытки опубликовать всю правду об убийстве Царской Семьи, собиравшийся даже выступить об этом в антиеврейском процессе, Соколов таинственно умирает, его нашли мертвым во дворе своего дома в конце 1924 года, рукопись его книги и материалы следствия попадают в руки некоего «благодетеля» Соколова князя Николая Орлова, который уже в 1925 году торопливо издает рукопись под заголовком «Убийство Царской Семьи. Из записок судебного следователя Н.А. Соколова».
Книга, предупреждает издатель в предисловии, автором не закончена, но главное в ней, подчеркивает князь Орлов, что Соколов «решился сам огласить истину — сам от себя, а не под флагом какой бы то ни было политической партии… Соколову пришлось много и болезненно бороться за отстояние этой правды от тех, кто пытались использовать ее в своих личных целях» (Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. Из записок судебного следователя Н. А.Соколова. — М„1998). Такое предупреждение издателя при осведомленности нашей, что Соколов принадлежал именно к «партии» — к той части русских эмигрантов, которые видели в цареубийстве начало иудейского ига над Россией, уже эти вкрадчивые слова заставляют задуматься о том, через чьи руки прошли записки следователя Н. А. Соколова по пути к их изданию.
Князь Николай Владимирович Орлов в 1924 году был еще очень молод, всего 31 год, и, по-видимому, выступал в роли «попечителя» и «благодетеля» Соколова не сам от себя. Ведь он — сын князя Владимира Николаевича Орлова, начальника военно-походной канцелярии Государя, масона, заклятого врага Государыни Александры Федоровны, это он был при Дворе Императора главным источником самых грязных сплетен об Императрице, царских дочерях и Григории Распутине, за что уволен Государем с должности, удален из Александровского дворца, переведен на службу к своему покровителю в. кн. Николаю Николаевичу. Единомышленник В. Н. Орлова протопресвитер Шавельский вспоминает: «В своих чувствах и к Императрице, и к Распутину князь Орлов был солидарен с великим князем. Временами и великий князь, и князь Орлов в беседах со мной проговаривались… что единственный способ поправить дело — это заточить царицу в монастырь» (о. Георгий Шавельский. Из воспоминаний последнего протопресвитера русской армии и флота // Государственные деятели России глазами современников. Николай II. Воспоминания. Дневники. — СПб., 1994). Итак, отец «благодетеля» Соколова и издателя его записок — злейший враг Государыни Александры Федоровны, приветствовавший отречение Государя, а родня его жены и того хуже, ее отец — великий князь Петр Николаевич Романов и ее дядя великий князь Николай Николаевич, масоны, предавшие своего Императора, свившие осиное гнездо интриг против Царствующего Государя.
Соколов прекрасно знал, что именно великий князь Николай Николаевич отказался взять на хранение следственное дело об убийстве Царской Семьи у французского генерала Жанена, перевезшего его из Китая в Европу для передачи родственникам, что стараниями великого князя Николая Николаевича материалы эти попали в руки масонов Гирса и Маклакова и исчезли навсегда. Вот почему не ясно, как следователь мог принять помощь от ближайшего родственника Николая Николаевича и доверить ему свои записки. Либо князь Орлов скрывал от Соколова свою принадлежность к масонскому клану, либо никаких отношений между Орловым и Соколовым до таинственной кончины последнего не было, и материалы следственного дела достались князю после смерти Соколова.
В любом случае, записки Соколова после его смерти оказались не просто в чужих руках, а во враждебных следователю руках, и чужое вмешательство в текст можно не только предполагать, его надо с неизбежностью искать, ведь вся цепочка событий вокруг следователя накануне его гибели была нацелена на одно — не дать ему опубликовать свои материалы, особенно телеграммы Шифа (вспомним сведения об отказе издательств в публикации) и похитить эти материалы (ряд документов у Соколова похитили во время поездки в Берлин).
При анализе «записок следователя» обращает на себя внимание их идейный диссонанс с книгами единомышленников — Вильтона и Дитерихса. У Соколова практически снят вопрос о ритуальном характере убийства Царской Семьи. Вильтон и Дитерихс, напротив, подчеркивали это свидетельскими показаниями. У Соколова показано, что Государя и Государыню убили русские люди. У Вильтона и Дитерихса обнажена четко отлаженная еврейская организация цареубийства. Дитерихс и Вильтон приводят показания свидетелей о приезде в Екатеринбург чернобородого раввина и о посещении им Ганиной Ямы. У Соколова в записках этих свидетельств нет, но ведь он же знал о них, имел в своих материалах.