Сюененс, один из кардиналов, сыгравших огромную роль в избрании Лучани, заметил:
— Ваше святейшество, благодарю вас за то, что вы ответили «да».
Лучани широко улыбнулся ему.
— Возможно, было бы лучше, если бы я сказал «нет».
Кардиналы, чьим заботам была вверена печка, по-прежнему продолжали бросать в огонь бюллетени и связки химических свечей, которые должны были давать искусственный белый дым. Ватиканское радио знало о происходящем явно меньше, чем другие и выдало в эфир замечательное заявление: «В настоящий момент мы можем сказать со всей уверенностью, что дым ни черный, ни белый». На деле из трубы тогда шел серый дым.
Сотрудники радио Ватикана позвонили по телефону домой и в контору братьев Гаммарелли, и им никто не ответил — в это время братья-портные находились в ризнице, пытаясь свалить на кого-нибудь вину за фиаско с белыми сутанами. Происходящее стремительно превращалась в одну из тех опер-буфф, поставить которую на сцене способны только итальянцы.
Тем временем кардиналы в Сикстинской капелле запели хвалебный гимн «Те деум».
А снаружи видели, как отец-иезуит Роберто Тучи, директор Ватиканского радио, торопливо шагал через площадь Святого Петра к бронзовым дверям папского дворца. Капитан швейцарской гвардии, в обязанности которого входило салютовать вместе со своими подчиненными новоизбранному папе, расспрашивал одного из гвардейцев. Тот рассказал, что внутри раздавались аплодисменты, а потом, к своему изумлению, он услышал пение «Те Deum». Это означало только одно — кто бы это ни был, но папа избран. Проблема состояла в том, что командир еще не успел подготовить необходимый эскорт гвардейцев.
Толпа на площади Святого Петра, решив, что непонятного цвета дым указывает на то, что конклав зашел в тупик, уже начала расходиться, когда из громадных репродукторов раздалось по-итальянски:
«Внимание!»
Народ устремился обратно на площадь. Большая дверь на балконе собора Святого Петра распахнулась. На балконе, одна за другой, стали появляться фигуры… На часах было 19:18, после избрания миновал час. Кардинал-протодьякон вышел на балкон и толпа внизу затаила дыхание.
Среди людей на площади находился и секретарь Лучани, дон Диего Лоренци. Рядом с ним оказалась семья из Швеции, и шведы поинтересовались у молодого священника, чем он занимается. Тот ответил: «Я приехал в Рим всего на несколько дней, а работаю в Венеции». Потом Лоренци обратил взор на фигуру Феличи на балконе. Тот громко заговорил:
— Annuncio vobis gaudium magnum! Habemus Papam! Cardinalem Albinum Luciani! Возвещаю вам великую радость! У нас есть папа! Кардинал Альбино Лучани!
Когда Лоренци услышал имя «Альбинум», то повернулся к шведской семье. Слезы катились у него из глаз. Он улыбнулся и с гордостью сказал:
— Я секретарь только что избранного римского папы.
Слово «Лучани» почти потонуло в восторженном реве толпы. Крики и вопли стали еще громче, когда Феличи продолжил: «…пожелавший избрать себе имя Иоанн-Павел I». Многие, пожалуй, даже большинство, никогда прежде не слыхали о Лучани, но важно было то, что у них появился папа. Через несколько секунд они впервые увидели нового папу — на балкон вышел Альбино Лучани, и всем он навсегда запомнился прежде всего своей улыбкой, никого не оставившей равнодушным и глубоко запечатлевшейся в душах людей на площади. От папы Иоанна-Павла I исходили радость и обаяние. Каким бы ни суждено было быть новому понтификату, казалось, он сулит людям счастье. Контраст между мрачным, обуреваемым физическими и моральными страданиями Павла VI и новым папой был разителен. Когда Иоанн-Павел I произнес традиционное «Urbi et Orbi», благословение городу и миру, это было подобно яркой вспышке слепящих солнечных лучей после вечных черных дней.
И в тот же миг он исчез с балкона, но сразу же появился вновь. Капитан швейцарских гвардейцев наконец собрал батальон. Альбино Лучани приветствовал гвардейцев взмахом руки и улыбкой, которая проникла каждому в сердце. Уроженец горной деревушки на севере Италии, в детстве больше всего мечтавший стать приходским священником, стоял на балконе собора Святого Петра вечером субботы, 26 августа 1978 года, став папой Иоанном-Павлом I.
Тем же вечером Лучани продолжил заседание конклава. Когда он ужинал, сидя за тем же самым столом, который был отведен ему прежде, он вспомнил о кардиналах, не допущенных на конклав в силу преклонного возраста. О результатах выборов им уже сообщили по телефону. Теперь же Лучани распорядился пригласить престарелых кардиналов на завтрашнюю утреннюю мессу.
Государственный секретариат заготовил речь, в которой содержались указания на общий курс нового понтификата. Так было принято поступать в начале каждого понтификата. Лучани взял врученную ему речь и, удалившись в келью номер 60, изменил и переработал текст, придав первоначальным туманным заявлениям о любви, мире и войне вполне конкретный смысл.
Речь была произнесена по окончании благодарственного молебна, отслуженного на следующее утро. Лучани торжественно заверял, что его понтификат будет верен решениям Второго Ватиканского собора, что он высоко ценит принцип соборности, участие епископов в управлении церковью. Он заявил о намерении проводить в жизнь строгую церковную дисциплину и с этой целью ставит приоритетную задачу по пересмотру двух кодексов канонического права. Политика взаимодействия с иными конфессиями будет продолжена, но недопустимы никакие отступления от учения католической церкви.
Из речи стало понятно главное ее содержание: у этого человека, который в Венеции характеризовал себя как «бедняка, привыкшего обходиться малым и помалкивать», есть мечта — и поистине революционная мечта. Он предупредил о своем намерении вести путем духовного совершенствования всю церковь, а в действительности — весь мир.
Мир сегодня ждет этого; хорошо известно, что успех, к которому его привели научные исследования и технологии, уже достиг своей вершины, за которой зияет бездна, полная слепящей тьмы. Это искушение заместить Господа чьими-то решениями — решениями, которые абстрагируются от законов морали. Опасность для современного человека заключается в том, что он превращает плодородную землю в пустыню, личность — в автомат, братскую любовь — в плановую коллективизацию, нередко навлекая смерть туда, где Господь желает расцвета жизни.
Держа в руке текст догматической конституции «Lumen Gentium» («О церкви»), принятой на Втором Ватиканском соборе, Альбино Лучани дал понять, что намерен вернуть церковь на ее истинный путь: обратно в мир и к слову Христову; обратно к простоте и искренности христианских истоков. Лучани хотел бы, чтобы Иисус, вернувшись на землю, мог бы увидеть представшую перед ним церковь свободной от политики, свободной от идеологии большого бизнеса, от всего того, что разъедает ее изначальное предназначение.
В полдень новый папа показался на центральном балконе собора Святого Петра. Площадь внизу заполнила плотная толпа, насчитывающая около 200 тысяч человек. Миллионы во всем мире прильнули к телевизорам, глядя, как шире становится улыбка Лучани в ответ на оглушительные аплодисменты. Он вышел, чтобы прочитать «Ангелус», но перед тем, как вознести полуденную молитву, он решил дать возможность своим слушателям одним глазком заглянуть под покров тайны, окружающей конклав. Когда радостные аплодисменты и приветственные крики смолкли, он нарушил сразу же два правила, установленных папами: граничащую с паранойей абсолютную секретность в отношении всего, что касалось конклавов, на чем настаивал Павел VI; и использование царственного «мы», посредством которого на протяжении почти двух тысячелетий демонстрировалось папские государственно-территориальные притязания. Иоанн-Павел I улыбнулся собравшейся толпе и заговорил: