Но с поста президента Михаил Горбачев уходить не собирался и ни с кем на этот счет не беседовал. 9 апреля 1991 г. он выступил с большой речью на Совете Федерации, и газеты опубликовали эту речь под заголовком: «Отложить споры, взяться за практические дела!» Но никто и не подумал отложить политические споры. Осталась без внимания и последствий и речь Горбачева на встрече с представителями бастующих шахтеров, опубликованная под заголовком: «Преодолеть кризис можно только сообща – мы с вами в одной лодке».
Несколько раз Горбачев выезжал из Москвы, он побывал на Урале, в Белоруссии и Казахстане. Его принимали со вниманием, но без воодушевления, а его большие выступления в Екатеринбурге и Алма-Ате мало кто даже прочел. Но в Европе визиты Президента СССР сопровождались еще шумными приветственными манифестациями. Так было в Риме во время поездки в Италию, так было и в Париже во время визита во Францию. Но здесь же во Франции еще за две недели до Горбачева весьма торжественно принимали и Бориса Ельцина, и это породило некоторые коллизии по поводу протокола: Ельцина принимали по более высокому статусу, чем Н. Назарбаева или И. Каримова, но все же не так, как Горбачева. На совместной с Франсуа Миттераном пресс-конференции Горбачева даже спросили: какие отношения с главой Российской Федерации он считал бы уместными для глав западных государств? Он ответил, как обычно, весьма витиевато: «Господа, нам всем нужно исходить из того, что Советский Союз существует. Это – во-первых. Что он будет существовать. Это – во-вторых. Что, в-третьих, это – могучая держава. И в-четвертых, он ею останется». Затем Горбачев пустился в долгие и пустые рассуждения о перестроечных процессах, об обновленной федерации, о мартовском референдуме, но на вопрос о Ельцине и его встречах с лидерами стран Запада так и не ответил. Сравнивая Союз с кораблем в неспокойном море, Горбачев признал: «Да, погода плохая, часто штормит, не все видно, туманы. Да, еще барахлят приборы, да, еще в команде оказались не те, что надо. Но корабль идет по тому курсу, который мы выработали. Мы идем к целям, обозначенным концепцией перестройки. Да, многие рвутся к штурвалу, мешают, дергают за руки. Иногда это бывает. Но в принципе штурвал в руках, и корабль будет идти по курсу. Пусть никто не думает, что Президент СССР сдал позиции, что его положили на лопатки» [194] . На самом деле картина была много более безрадостной. Корабль уже давно не шел по курсу, он стоял с пробитым многими рифами днищем, и в пробоины потоками шла вода, которую почти никто уже не пытался вычерпать из трюмов. В аппарате ЦК КПСС в эти дни состоялось большое совещание на тему о повышении роли первичных партийных организаций на промышленных предприятиях. В аппарате Президента СССР работали над текстом его Нобелевской лекции: Горбачев готовился к поездке в Осло для получения Нобелевской премии мира. В этой лекции Горбачев говорил о многом – о мире в XXI веке, о судьбе европейской цивилизации, о разрушительной эйфории сепаратизма, об отношениях Запада и Востока, об укреплении мирового экономического сотрудничества, но также и о том, что цели перестройки в СССР и замыслы и дела самого Горбачева оказались плохо поняты в мире и еще хуже в собственной стране. Горбачев сетовал на то, что он почти нигде не видит «встречного движения». «Я начинал свою книгу о перестройке и новом мышлении, – говорил Горбачев в Осло, – со слов «Мы хотим быть понятыми». И казалось, что это уже происходит. Но сейчас мне вновь хочется повторить эти слова, повторить здесь, с этой всемирной трибуны. Потому что понять нас по-настоящему – так, чтобы поверить, – оказалось непросто. Слишком грандиозны перемены. Масштабность преобразований страны и их качество таковы, что требуются основательные размышления. Мерить перестройку привычными понятиями – дело непродуктивное. А ставить условие: мол, пойдем и поверим позже, бессмысленно и опасно» [195] . Но как можно было искать понимания внутри страны и за ее пределами, если оратор честно признавал, что, начиная перестройку, он сам не понимал и не представлял себе всех трудностей и громадности проблем, которые надо решить, что эта перестройка еще даже не вступила в решающую фазу, так как «общество оказалось слишком тяжелым на подъем и не готовым к крупным переменам», что «ожидания людей были обмануты», что «пресс испытаний оказался слишком тяжелым», что «оппозиция оказалась неконструктивной», а «взрывы недовольства и протеста оказались непомерно большими» и что он, Горбачев, не знает, чем все это кончится, хотя сам он сделал свой окончательный выбор, и никакое давление ни справа, ни слева «не собьет его с позиций нового мышления». «Меня уже не раз подозревали в утопизме, – заметил Горбачев. – Но менять своих взглядов и убеждений я не собираюсь». «Нобелевская лекция Горбачева, – отмечал журнал «Эхо планеты», – вызвала аплодисменты в зале и раздумья в мире. Многие журналисты говорили, что речь Горбачева была «просто захватывающей». Горбачев выступил с откровенной просьбой о массированной иностранной помощи, иначе перестройка будет задавлена и новый международный порядок развалится. Но он сопроводил свою просьбу предупреждением, что западным странам не следует надеяться на возможность диктовать Советскому Союзу свои условия. Однако слова Горбачева не нашли никакого отклика в Париже, где проводили свою встречу министры финансов 24 богатейших стран мира. Эта группа, придерживающаяся жестких позиций, должна увидеть план экономических реформ, имеющих шанс круто изменить обстановку в Советском Союзе. Пока она такого плана не увидела... Каждый пишет, как он слышит» [196] . «Горбачев просит его понять, – писал в «Правде» Анатолий Карпычев. – По-нять! Казалось бы, чего проще. Но надо не только понять, а поняв – поверить, а поверив – делать дело. Раньше генеральные секретари не просили их понять. Генеральных понимали с полуслова, а непонятливые теряли многое. Но сегодня дефицит понимания и согласия – наша главная беда. Ибо как понять, если все кредиты доверия уже исчерпаны. Поэтому призывы «понять Горбачева» вызывают у части зрителей или раздражение, или протест. К тому же ответы на самые трудные вопросы у нас впереди. И снова встает вопрос: как поведет себя Президент? Это естественно» [197] . Однако автор статьи все же призывал читателей газеты «понять Горбачева в главном». Но время для такого совета и призыва уже прошло. Некоторые российские газеты перепечатали на своих страницах одну из весьма ядовитых западных карикатур. На пустых полках в большом советском универмаге нет никаких товаров. Только на одной из полок, забившись в угол, стоит крошечный Горбачев и держит в руках плакатик с одним словом – «Перестройка».
Еще в декабре 1990 г. на Четвертом съезде народных депутатов СССР было принято решение о проведении в ближайшие месяцы специального референдума по вопросу о судьбе СССР как федерации равноправных республик. Ни в России, ни в СССР референдумы никогда ранее не проводились, хотя они и были предусмотрены Конституцией СССР. Но уже в январе 1991 г. были разработаны и приняты необходимые законы и инструкции о порядке проведения всесоюзного референдума. 16 января 1991 г. Верховный Совет СССР постановил: «Исходя из того, что никто, кроме самого народа, не может взять на себя историческую ответственность за судьбу Союза ССР, во исполнение решения Четвертого съезда народных депутатов СССР и в соответствии с законодательством Верховный Совет СССР постановляет: 1. Провести на всей территории СССР в воскресенье, 17 марта 1991 г., референдум СССР по вопросу о сохранении Союза ССР как федерации равноправных республик. 2. Включить в бюллетень для тайного голосования следующую формулировку вопроса, выносимого на референдум, и варианты ответов голосующих: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности». «Да» или «Нет».