Американским политикам очень понравилось то, что Борис Ельцин решительно высказался против какой-либо помощи и поддержки Кубы и Фиделя Кастро, назвав такую поддержку «преступной». Он заявил также, что будет выступать за сокращение советского военного бюджета, ибо «преступно» субсидировать военную промышленность, «когда так много людей в России живет в бедности». Президент США встретился с Ельциным в Белом доме. Однако после этой встречи представитель администрации Дж. Буша сделал заявление, что Белый дом не считает Президента России альтернативным Горбачеву партнером на переговорах. «Нам хотелось бы иметь дружественные отношения с обоими деятелями, – говорилось в заявлении. – Однако, поскольку Горбачев остается руководителем Советского Союза, мы будем иметь дело прежде всего с ним».
Пока Борис Ельцин принимал поздравления в США, в Москве готовилась торжественная процедура его инаугурации как Президента Российской Федерации. Она состоялась 10 июля 1991 г. в Кремлевском дворце съездов. В то время как Ельцин, положив руку на Конституцию РСФСР, произносил слова президентской присяги, рядом с ним, чуть сзади, переминался с ноги на ногу Михаил Горбачев. Всем нам, наблюдавшим за этой не только торжественной, но и многозначительной процедурой, была очевидна разница в настроениях этих двух лидеров, политическое противоборство которых продолжалось уже более четырех лет. Ельцин был на вершине успеха, и он торжествовал. Он принимал полномочия впервые в истории нашей страны всенародно избранного главы Российского государства. Горбачев был удручен. Да, конечно, он был Президентом всего Советского Союза, а Российская Федерация была лишь одной из республик этого Союза. Однако Горбачева избирало на его пост не все население страны, а Съезд народных депутатов СССР, и притом далеко не единогласно. К тому же Российская Федерация была не только самой большой из республик Союза, она была основой всей конструкции СССР, прочность которой была теперь существенно нарушена. Многие из советских и российских газет специально подчеркивали эти изменившиеся отношения между Горбачевым и Ельциным. Они писали о «противостоянии эпического масштаба», которое нельзя отразить формулой о «борьбе за власть». «Не часто случается так, – писала газета «Культура», – чтобы несомненная, безоговорочная победа, которую принес Горбачеву разгром бунтовщика Ельцина осенью 1987 г. на Пленуме ЦК КПСС, оборачивалась в итоге таким выигрышем для побежденного и проигрышем для победителя. Ельцин не просто восстал из пепла. Он как бы присвоил роль, которую Горбачев изначально оставлял за собой: харизматического лидера, выполняющего великую миссию, открывающего новые, невиданные горизонты. Народного предводителя, выразителя всеобщих дум и чаяний. Человека, в непогрешимость которого верят все. Горбачев первым заговорил о демократии. Первые шаги к ней были сделаны им. В выступлении Ельцина на Пленуме ЦК это слово даже не упоминалось. Однако именно он утвердился в положении лидера демократических сил, а Горбачев стал восприниматься как их оппонент» [203] . Свою инаугурационную речь Борис Ельцин произнес как глава независимого и суверенного государства. Он ни слова не сказал ни о Советском Союзе, ни о других республиках СССР. Б. Ельцин ни слова не сказал о социализме или социалистическом выборе, но подчеркнул особое место религии в возрождении России. Всю историю России Ельцин уместил в одну фразу: «Судьба распорядилась так, что народам России пришлось пройти через великие испытания. Мы заплатили колоссальную, невиданную цену за сегодняшний опыт». «Но великая Россия поднимается с колен, – сказал в конце своей речи Ельцин. – Мы обязательно превратим ее в процветающее, демократическое, миролюбивое, правовое и суверенное государство. Пройдя через столько испытаний, ясно представляя свои цели, мы можем быть твердо уверены – Россия возродится!» [204] .
В понедельник, 17 июня 1991 г., Верховный Совет СССР должен был заслушать и обсудить новую программу по выходу страны из острого экономического кризиса. Эту программу представляли на наше рассмотрение Кабинет министров СССР и премьер Валентин Павлов. Мы должны были задним числом одобрить и уже проведенные Кабинетом мероприятия – частичную денежную реформу и повышение розничных цен на все товары и услуги. М. Горбачев на заседании Верховного Совета не присутствовал. В. Павлов говорил в своем докладе о трудностях, но он считал, что главные из этих трудностей можно преодолеть в течение одного года, причем за счет внутренних ресурсов и возможностей страны. Правительство не собирается просить какие-либо займы у западных стран, тем более что оно не в состоянии погасить уже просроченные платежи по прежним займам. Однако наведение порядка в экономике возможно только в условиях стабильности межнациональных отношений и полного прекращения забастовок в главных отраслях производства. Валентин Павлов просил Верховный Совет СССР расширить полномочия правительства, которые были существенно урезаны с упразднением Совета Министров СССР. Эти полномочия были переданы президенту, но ими не пользуется ни президент, ни Кабинет. «Мы не считаем себя Кабинетом министров при президенте», – заявил Павлов и дал ясно понять, что между президентом и Кабинетом министров СССР имеются различия не в мелочах, а в самой концепции по поводу тех путей, по которым можно и нужно выходить из кризиса. Кабинет министров не имеет даже права законодательной инициативы, которую имеет любой из народных депутатов СССР. «Мы должны по множеству вопросов согласовывать свои позиции и решения с президентом, но у президента часто нет времени для решения тех вопросов, которые постоянно возникают перед Кабинетом».
После обеденного перерыва на заседание Верховного Совета СССР проходили только депутаты; все гости и корреспонденты были из зала удалены. Вечернее заседание было объявлено закрытым. Перед нами выступили главные «силовые» министры, и это были весьма тревожные выступления. Эти выступления не публиковались даже в бюллетенях Верховного Совета. Насколько я помню, маршал Дмитрий Язов говорил нам о том, что статус СССР как великой мировой державы пошатнулся и положение дел в обороне страны непрерывно ухудшается. События в Закавказье, в Прибалтике и в Германии привели к деморализации личного состава Советской Армии, и эту деморализацию усиливает то шельмование армии и ее кадров, которое происходит в средствах массовой информации. Министр внутренних дел СССР Борис Пуго развернул перед нами пугающую картину разгула всех видов и форм преступности. При этом Б. Пуго прогнозировал рост преступности во всех союзных республиках. Председатель КГБ СССР Владимир Крючков говорил нам о том, что в органах государственной безопасности имеются сведения о наличии настоящего заговора, направленного против политико-экономической системы СССР. При этом нити заговора тянутся от разведывательных служб иностранных государств к неким «агентам влияния», которые, как можно было понять, имеются и в окружении руководителей союзных республик, и в союзных структурах власти. Предполагается через либерализацию режима развалить СССР на множество суверенных государств из бывших союзных республик. В выступлениях «силовых» министров впервые прозвучало предложение о необходимости введения чрезвычайного положения на транспорте, в энергетике, в металлургии, в финансовых учреждениях, а также в некоторых районах страны – с целью поддержания общественного порядка. Верховный Совет СССР был склонен предоставить Кабинету министров более широкие полномочия. Довольно резко выступили на этот счет лидеры парламентской группы «Союз». Однако все это неожиданно возникшее обсуждение было также неожиданно прервано. В пятницу, 21 июня, наше заседание началось большим выступлением Михаила Горбачева. Он попытался опровергнуть тезисы Павлова, Пуго, Язова и Крючкова, но в то же время заявил, что «между президентом и правительством страны нет разногласий». «Никакого кризиса в отношениях с В.С. Павловым у меня нет, – сказал Горбачев, – и, надеюсь, не будет». «Не надо истерики, не надо дергать друг друга». Это было довольно путаное выступление. С одной стороны, Горбачев говорил, что страна находится в такой сложной ситуации, что «промедление смерти подобно». Но с другой стороны, он говорил, что можно решить все главные вопросы, и в том числе продовольственный вопрос, без введения чрезвычайного положения. Президент сказал нам о необходимости провести демилитаризацию экономики, обеспечить быстрый переход страны к рынку, но с соблюдением всех прав человека, а также права наций на самоопределение. Со своими силовыми министрами Горбачев просто не стал спорить. Было очевидно, что в администрации президента разрабатывается какая-то новая программа по выходу страны из кризиса, которая существенно отличается от разработок Кабинета министров. Но после Горбачева слово попросил Валентин Павлов и заявил, что «его неправильно поняли». Он уже не просил Верховный Совет о расширении своих полномочий. Разногласия были приглушены, но не сняты.