На этом совещании, длившемся час с небольшим, проходившем сумбурно, без определенной повестки дня, без председательствующего, было принято одно согласованное решение: направить в Форос к М. Горбачеву группу уполномоченных лиц в составе О. Бакланова, В. Болдина (заведующего общим отделом ЦК КПСС), В. Вареникова (командующего сухопутными войсками МО) и О. Шенина (секретаря ЦК КПСС, занимавшего в отсутствие М. Горбачева место временного руководителя компартии). Делегации была поставлена задача проинформировать М. Горбачева об ухудшающейся ситуации в стране и получить его согласие на объявление в стране чрезвычайного положения. В том случае, если М. Горбачев не даст согласия и своей санкции на объявление этой меры, предполагалось попросить его временно передать президентские полномочия своему заместителю Г. Янаеву и молчаливо согласиться с теми мерами, которые предпримут в связи с "чрезвычайным положением".
Появление гонцов в Форосе вызвало, как легко себе представить, панику в душе Горбачева. Когда ему доложили о приезде посланцев из Москвы, он в течение целого часа не решался выйти к ним, лихорадочно обдумывая ситуацию. Его единственным советником была Раиса Максимовна. Первой мыслью, которая сразу овладела им, был страх, что приехали уведомить его о снятии со всех постов, а может быть, и объявить ему об аресте. В эту минуту он мог защититься только одним: своей легитимностью, самим фактом избрания его президентом СССР на съезде народных депутатов год назад. Но оставался и второй, более мощный ресурс: если его товарищи по партии и правительству захотят лишить его самого дорогого - власти, то он может обратиться к оппозиционному блоку, к Б. Ельцину за защитой. Горбачев понимал, что для первого президента РФ он представляет куда меньшую опасность, нежели та группа, которая прислала своих эмиссаров в Форос. При таких еще остававшихся на руках козырях Горбачев решил бороться до конца. Он вышел к московским посланцам уже внутренне запрограммированным на полный отказ от любых предложений. Беседа, естественно, приняла далеко не дружественный характер. Последний президент СССР не соглашался ни на что, никакие аргументы на него не действовали.
Но Горбачев не был бы Горбачевым, если бы его слова носили решительный и категоричный характер и были подкреплены хоть какими-то действиями. Он мог принять меры к временному задержанию делегации, для этого у него было достаточно полномочий и находившихся в его подчинении сил. Он мог бы немедленно позвонить в Кремль Г. Янаеву (связь в то время работала) и потребовать немедленно прекратить до его возвращения все действия по подготовке введения чрезвычайного положения. Ему ничего не стоило просто сесть в самолет и прибыть в Москву, если уж там заваривалась такая крутая каша. Ничего этого он не сделал.
Гонцы вернулись из Фороса в Москву вечером 18 августа и сразу же направились в Кремль, где их ждали основные участники будущего ГКЧП. Вспоминает тогдашний премьер-министр СССР В. Павлов: "Из доклада приехавших товарищей однозначно следовало, что Горбачев выбрал свой обычный метод поведения - вы делайте, а я подожду в сторонке, получается - я с вами, нет - я ваш противник и не в курсе дела. Об этом свидетельствовали и его ссылка на самочувствие, и пожелание успеха накануне, и "делайте, что хотите сами" под предлогом завершения лечебных процедур". Подобная манера поведения, этакая политическая вертлявость, была хорошо известна в близком окружении Горбачева. Еще раньше во времена событий в Баку, в Тбилиси, в Вильнюсе, где использование вооруженных сил приводило к человеческим жертвам, первой публичной реакцией Горбачева было отмежевывание от личной ответственности под любым предлогом (отсутствия в Москве, болезни и пр.). Исходя из такого давно привычного понимания поведения и прощальных слов Горбачева, в Кремле началась лихорадочная работа по созданию ГКЧП и подготовке его первых шагов. После жаркой дискуссии Г. Янаев подписал указ о своем вступлении в должность исполняющего обязанности президента. В этом указе зияла чудовищная дыра правового характера в виде ссылки на болезнь Горбачева, ничем не подкрепленной. Сколько ни дискутировали участники совещания, они так и не смогли договориться, кто же из них должен возглавить в качестве председателя сам комитет по чрезвычайному положению. Все наотрез отказались. Боязнь взять на себя полноту ответственности за все предстоящее, неуверенность в успехе предприятия, страх уже витали над головами участников собрания. А. Лукьянов, представлявший в то время законодательную власть, отказался войти в состав ГКЧП под предлогом того, что это-де структура исполнительной власти и негоже смешивать одну с другой. Министр иностранных дел А. Бессмертных также отклонил предложение войти в состав ГКЧП, объяснив свою позицию тем, что ему легче будет разъяснять мировому общественному мнению те или иные шаги нового комитета, не будучи формально его членом. Б. Пуго, министр внутренних дел находился в очередном отпуске и прилетел в Москву только 18 августа, как говорится, "с корабля на бал", он, не колеблясь, дал согласие на включение его в состав ГКЧП. По своим политическим взглядам и личному характеру, жесткому и прямому - Пуго не мог остаться в стороне от надвигавшихся событий.
Участие двух других членов ГКЧП - В. Стародубцева и А. Тизякова - носило в какой-то мере декоративный характер. Первый символически представлял сельскохозяйственный сектор страны, будучи председателем Крестьянского союза, а второй, соответственно, - промышленный, поскольку был президентом Ассоциации государственных предприятий и объединений. Они вдвоем были своего рода серпом и молотом, символизирующими единство страны на позициях ГКЧП. Оба ничего не знали о подготовке "путча" и находились вне Москвы, куда были вызваны за день до событий.
Для меня, к тому времени занимавшего достаточно высокий пост начальника Аналитического управления Комитета государственной безопасности и члена коллегии КГБ, все происходившее было неведомо. Я, как и большинство руководителей управлений, находился в отпуске и понятия не имел о подготовке ГКЧП. Я был вызван на работу за день до объявления чрезвычайного положения, и мне было предложено набросать проект Обращения к советскому народу. Я был и остаюсь убежденным сторонником той точки зрения, что только сильная государственная власть в нашей стране способна была сохранить единство державы, предотвратить экономическую разруху и обеспечить безопасность нашим гражданам. Самая элементарная политологическая: подготовка позволяла без труда прогнозировать, что произойдет с государством в случае захвата власти разношерстной оппозицией во главе с Б. Ельциным, движимым только политическим честолюбием. Мне казалось, что все руководство страны решилось перевести стрелки на китайский путь развития вместо того, чтобы, уподобляясь буридановой ослице, топтаться на месте, не зная, что делать.
Несмотря на море литературы, разлившееся после августа 1991 года и призванное доказать наличие заговора, изображавшего ГКЧП как некое "чудище зло, озорно, стозевно и лайяй", намеренное восстановить тоталитарное государство и диктатуру партии, убедить в этом здравомыслящего человека весьма трудно. Вся так называемая заговорщическая работа была проделана за 4 часа - с 20 до 24 часов 18 августа 1991 г. Тексты основных документов были заготовлены заранее в структуре КГБ, да и то, насколько нам известно, в течение двух-трех предыдущих дней. Никакого плана проведения и обеспечения репрессивных акций не было, равно как не существовало разработанного и согласованного плана использования вооруженных сил для обеспечения чрезвычайного положения. Не было подготовлено ни печатных, ни аудиовизуальных материалов, крайне необходимых для политического подкрепления столь ответственной акции. Даже такая элементарнейшая мера, как отключение связи, для всех возможных политических оппонентов не была предусмотрена. Оставались открытыми все аэропорты, границы.