Но вместо того, чтобы быстро провести квалифицированный допрос задержанных, провести обыск и документирование его результатов в кабинете замминистра финансов, изолировать Евстафьева и Лисовского на время, необходимое для завершения следствия, Коржаков и Барсуков стали ждать утра следующего дня, чтобы доложить Б. Ельцину о том, что творится в его предвыборном штабе. Их ошибки были мастерски использованы их политическими противниками. Стоило А. Евстафьеву сообщить о происходящем Анатолию Чубайсу, как тот в считанные часы развил бешеную активность, не останавливаясь ни перед чем. Он сразу же квалифицировал происшедшее как попытку государственного переворота в России. Мелкий укол в подковерной борьбе в президентском окружении был раздут до размеров политического катаклизма. Чубайс, Березовский и Гусинский срочно собрались в резиденции "ЛогоВАЗа" и образовали нечто вроде штаба по руководству переворотом. Потом к ним присоединилась дочь Б. Ельцина Татьяна. Потом они убедили президента в том, что эта резиденция была окружена снайперами, а сами они ожидали с минуты на минуту ареста и только, мол, присутствие дочери Ельцина спасло их бесценные жизни для России. На самом деле это Коржаков и Барсуков стали теми волками, на которых была организована форменная облава.
В 2 часа ночи 20 июня 1996 г. канал НТВ неожиданно прервал трансляцию передачи "Кафе Обломов". На экране в прямом эфире возникла всклокоченная голова поднятого по тревоге с постели телеведущего Евгения Киселева, который загробным голосом возвестил, что страна находится на грани политической катастрофы. Впервые были названы имена Коржакова и Барсукова как виновников свалившейся на Россию беды. Разбуженный глубокой ночью (секретарь Совета безопасности генерал А. Лебедь, который еще не успел сориентироваться на кремлевской кухне, был окружен спешно мобилизованными телерепортерами, засыпавшими его вопросами о "мятеже", о "заговоре". Генерал, ничего не понимая, только рычал, что "любой мятеж будет подавлен, и подавлен очень жестоко".
Всю ночь супруга президента Наина Иосифовна названивала Барсукову директору ФСБ, требуя, с одной стороны, информации, а с другой - настаивая на том, чтобы он ничего не предпринимал до утра. Самого президента никто не решался будить по таким пустякам, как "угроза государственного переворота". Наутро Б. Ельцин заслушал сначала двух своих приближенных генералов Коржакова и Барсукова, - которые рассказали о практике массовых хищений средств из фондов предвыборного штаба и использовании черного нала для оплаты услуг артистов, журналистов и т. д. Через пару часов он пригласил к себе В. Черномырдина и А. Чубайса, которые дали свою версию происшедшего, обвинили во всех мыслимых и немыслимых грехах своих оппонентов и поставили вопрос ребром: "Либо мы, либо они". Лично А. Чубайс в те часы поставил рекорд вранья, когда публично убеждал общественность и доверительно докладывал президенту, что никакой коробки вообще не было, как не было и долларов, и что все было подстроено в форме провокации спецслужб. А коробка тем временем лежала в Генеральной прокуратуре, никто не требовал ее возвращения на правах хозяина, и через несколько месяцев она тихонько была оприходована в государственный бюджет. Результатом встречи президента с Черномырдиным и Чубайсом было немедленное появление указа об отставке А. Коржакова, начальника Службы безопасности президента, игравшего более 10 лет роль преданного слуги Савельича для Б. Ельцина, М. Барсукова - шефа ФСБ - и зараз подверстанного к списку вице-премьера О. Сосковца, не имевшего к этому эпизоду никакого отношения, но давно мешавшего Черномырдину.
Совершился маленький дворцовый переворотик, на который повесили ярлык "ГКЧП-3", забыв растолковать, куда девался "ГКЧП-2". Полновластным хозяином ситуации стал А. Чубайс. Его советы и рекомендации исполнялись незамедлительно. Между первым и вторым туром голосования, при неослабевающем тарахтении пропагандистской молотилки, были организованы так называемые "молодежные десанты", в ходе которых столичные студенты - разумеется, за плату - направлялись автобусами по районным центрам и крупным населенным пунктам, где было наиболее сильно влияние коммунистов. С молодежью ехали и артистические коллективы. Одной рукой завлекали обалдевших от неожиданного нашествия столичных гостей жителей глубинки на предвыборные митинги, а другой играли роль устрашающих общественных контролеров, которые-де препятствовали коммунистам фальсифицировать итоги голосования.
Выборы 3 июля дали ожидаемые результаты: Ельцин получил 53,83% голосов (около 40 млн.), а Зюганов - 40,30% (примерно 30 млн. голосов). Колоссальная кампания по промывке мозгов, стоившая огромных денег, мобилизация всех административных ресурсов и информационно-пропагандистских возможностей сделали свое дело. Я тогда отметил в своих записках: "Терпение народа оказалось выше расчетных параметров. Когда-то И. Сталин произнес тост за великое терпение русского народа, потому что любой другой давно бы послал нас в отставку. Б. Ельцин должен был бы повторить эти слова со священным трепетом". Сам Б. Ельцин был практически доведен до полусмерти. Как раз между двумя турами голосования в Калининграде 23 июня 1996 г. у него случился второй сердечный приступ, а через три дня на даче его свалил очередной инфаркт. После этого Ельцин уже не появлялся на предвыборных мероприятиях. Народу привычно врали, что, дескать, президент настолько уверен, что он победит, что решил изменить тактику. Главная же забота состояла в том, чтобы утаить правду о состоянии его здоровья от людей.
Долго и суетливо обсуждали тему, где и как будет голосовать сам президент, которому врачи запрещали вставать с постели. С негодованием отвергли вариант с переносной урной и голосованием на дому. Жажда власти пересилила все человеческие соображения. Б. Ельцин со всеми предосторожностями был одет, загримирован и, как хрупкая фарфоровая ваза, отвезен в расположенный неподалеку правительственный санаторий "Барвиха", где обычно размещался один из избирательных участков, а вся обстановка не напоминала больницу. Туда заранее были свезены все специально отобранные журналисты, которые должны были своими репортажами и телеочерками засвидетельствовать полный порядок на самой макушке российской власти.
Из откровений ближайшего окружения Б. Ельцина видно, как средствами телемонтажа создавался в практически безнадежной обстановке лживый сюжет о президенте-бодрячке. Вот, например, как выглядит описание телевизионной записи его предвыборного обращения к гражданам России перед вторым туром голосования: "В кресле перед камерой недвижимо сидел мертвенно-бледный Б. Ельцин. Дали команду записывать. Из последних сил президент зачитал короткое Обращение к гражданам страны, призвав прийти на избирательные участки. Затем в комнату вошел В. Черномырдин, подсел к Б. Ельцину, телекамера на минуту взяла новый план и запечатлела беседу президента с премьер-министром. После записи всех присутствовавших... попросили выйти. Подавленным телевизионщикам сказали, что можно собирать аппаратуру" ("Эпоха Ельцина", стр. 574). Таким же образом снимался и эпизод голосования.
Еще сложнее обстояло дело с церемонией инаугурации, т. е. вступления в должность, назначенной на 9 августа 1996 г. Хотя светила российской медицины при участии и постоянных консультациях зарубежных специалистов делали все, чтобы президент мог выдержать процедуру принятия присяги, окружение президента всячески старалось сократить время, на нее отведенное. Перспектива срыва или отмены инаугурации была совершенно реальной, Б. Ельцин еле держался на ногах. "Незадолго до знаменательного дня решили даже отказаться от президентской речи при вступлении в должность. До последнего момента она оставалась в сценарии, правда, постоянно правилась и неизменно сокращалась. Устроили нечто вроде репетиции, Б. Ельцин попробовал прочитать по промптеру (промптер - техническое приспособление, на котором бежит текст речи, видимый только для выступающего. Два промптера, поставленные по бокам трибуны, создают впечатление свободно говорящего оратора) текст президентской присяги. Присутствующим стало ясно: даже это будет для него крайне трудно... Президент читал эти несколько слов дрожащим голосом, не видя знаков препинания, без пауз, в одной интонации. Избежать, этого на самой процедуре инаугурации частично удалось только изменением размещения текста на промптере. Между смысловыми частями присяги были даны большие пробелы, что заставляло делать остановки при ее произнесении" ("Эпоха Ельцина", цит. соч., стр. 574-575).