Не проходило и дня, чтобы средства массовой информации не сообщали о новых захватах военнослужащих и гражданских лиц чеченскими боевиками, об угонах скота, грабежах транспортных средств, захвате сельхозтехники. Похищенных людей либо освобождали за выкуп, либо обменивали на арестованных чеченских боевиков и криминальных авторитетов. Работорговля стала самой развитой и процветающей промышленностью Чечни.
Одновременно процветал террор внутри самой Чечни. Любой гражданин, заподозренный в сотрудничестве с федеральными властями, независимо от национальной принадлежности, бесследно исчезал. По данным, приведенным в 2001 г., членом Совета Федерации от Чечни А. Завгаевым, в период между двумя чеченскими войнами (1996-1999 гг.) пропало без вести более 5 тысяч чеченцев.
Хасавюртский мир на практике оказался хуже всякой войны, потому что боевики и не думали прекращать свои террористические и диверсионные акты. Чеченская катастрофа надломила и ее главного автора - президента России Б. Ельцина. В 1997 г. исполнялось 10 лет его публичной политической деятельности. Отсчет шел от памятного заседания Политбюро ЦК КПСС в ноябре 1987 г., когда готовились торжественно отметить 70-летие советской власти, а у Ельцина вдруг, по его собственному признанию, поднялась как бы против воли рука, и он попросил слова, чтобы излить клокотавшее недовольство своим положением в партийной иерархии. Это выступление, долго хранившееся в секрете и тем самым вызывавшее особо острый интерес, было опубликовано в "Известиях ЦК КПСС" три года спустя и поразило меня своим сумбуром, клочковатостью, даже бессвязностью. Он говорил, что уже начались славословия в адрес Горбачева, что, безусловно, плохо, что перестройка идет медленными темпами и ей мешают консерваторы. Никаких других мыслей в коротком, эмоциональном и сбивчивом выступлении не было. Но и этих слов оказалось достаточно, чтобы Горбачев и окружавшие его в ту пору консерваторы отлучили Б. Ельцина от партийного Олимпа. Так он превратился из кадрового карьериста в революционера поневоле. Дальше Ельцина повел политический инстинкт борьбы за власть, в его ушах всегда звучала фраза, которую ему бросил Горбачев: "Борис, я тебя больше не пущу в политику!". Он полез в нее без спроса, напролом, без программы, без убеждений, хватая подряд все лозунги, которые попадались или подбрасывались, лишь бы вперед, к Кремлю. И вот теперь, по истечении всего 10 лет разрушительной работы и борьбы за власть, он ломался на глазах. Вместо моложавого, красивого, уверенного в себе политика Россия видела опустившегося, опухшего, едва переставляющего ноги, с трудом шевелящего языком человека. Работоспособность падала с каждым днем. Он редко приезжал в Кремль, провода большую часть времени на загородных дачах. Нарицательным стало выражение: "Президент работает с документами".
В его лексиконе и поведении появились новые черты, которые ранее отсутствовали. В апреле 1997 г. он выступил с обращением к гражданам России, в котором вдруг неожиданно призвал потреблять отечественные продукты, хотя вся прежняя деятельность правительства ориентировалась на распахивание дверей перед иностранными готовыми продуктами. В этом обращении он впервые употребил слово "патриотизм", которое в России после 1991 г. приравнивалось к площадному ругательству. Им клеймили всех, кто посмел бы защищать национальные интересы.
При формировании нового правительства в марте 1997 г. он вдруг предложил пост вице-премьера Юрию Маслюкову - коммунисту, бывшему секретарю ЦК КПСС, отвечавшему за работу военно-промышленного комплекса. Это вызвало зубовный скрежет правых сил и средств массовой информации, известную растерянность даже на Западе.
В мае Ельцин в очередном радиообращении (по телевидению его уже неудобно было показывать) поведал россиянам, что подписал указ о борьбе с коррупцией. Указ был чисто популистским шагом. Президент обращался к своим коррумпированным кадрам с призывом уйти в отставку, если они оказывались не в состоянии заполнить налоговую декларацию или вразумительно отчитаться о своем имуществе. Никто из жирных котов и глазом не повел на дряхлеющего старика.
Еще летом, в июне 1997 г., в кулуарах и коридорах вовсю обсуждались перспективы выживания Государственной думы. Ее роспуск рассматривался как почти неотвратимый после того, как А. Чубайс внес на ее рассмотрение проект нового налогового кодекса. Сам Анатолий Борисович в интервью газетам 4 июня сказал так: "Все, шабаш, терпелка кончилась! У Думы осталось три недели, чтобы принять налоговый кодекс до каникул, которые начнутся 21 июня. Эти три недели для страны означают либо прорыв вперед, либо отбрасывание нас на полтора года назад". Это язык типичного последователя Льва Давыдовича Троцкого, жгучего радикал-реформатора. Но всегда робкая Дума на этот раз уперлась, более того, стала даже грозить внесением вотума недоверия правительству. Парламентарии понимали, что ничего судьбоносного в новой редакции налогового кодекса не было. Россия могла спокойно поразмыслить, стоит ли его принимать. Одобрения кодекса настойчиво требовал Международный валютный фонд как непременное условие для выделения очередного кредита. Да, А. Чубайсу этот кодекс был нужен до зарезу, и он готов был подталкивать президента к разгону Думы.
Однако Борис Николаевич Ельцин был уже не прежним. На него тяжело подействовал промах французского президента Ж. Ширака, который тоже, будучи недовольным оппозицией несговорчивого Национального собрания, распустил его и провел на свою голову новые выборы, в результате которых получил еще более радикальный - преимущественно социалистический - состав парламентариев. Поэтому он предпочел не заметить глухой оппозиции Думы и позволил ей уйти на летние каникулы небитой.
В октябре президент пошел на неслыханный компромисс с ненавистной Думой: он отозвал спорный кодекс, к тексту которого было высказано в ходе обсуждения более 4 тыс. замечаний, исправлений и дополнений. Б. Ельцин дал согласие на прямой доступ парламентариев к средствам массовой информации, в результате чего был учрежден на телевидении "Парламентский час", начала выходить газета "Голос парламентария" (теперь "Парламентская газета"). Президент согласился с идеей "круглого стола" для обсуждения наиболее важных проблем, стоящих перед страной, принял предложение о нормализации: работы "четверки" (президент, премьер-министр и главы двух палат Федерального собрания). В ответ на это Государственная Дума сняла свои угрозы отправить в отставку правительство.
В эти дни российская пресса занимала позорную поджигательскую позицию. Она стравливала правительство и парламент, язвила над оппозицией, подзуживала на крутые меры президента. Средства массовой информации вели себя, как игроки в тотализатор. Науськивали: "Вам не подраться, а нам не посмотреть!" Доминировали призывы к разгону Думы и раздавались голоса вообще к отказу от парламентаризма. Было острое ощущение, что кто-то за кулисами старался разжечь междоусобицу, чтобы еще глубже разодрать тело России. К счастью для страны, здравый смысл возобладал.
Уже под занавес уходящего года, когда Дума опять-таки жестко противилась принятию правительственного проекта бюджета за 1998 г., Б. Ельцин решился на беспрецедентный шаг. Он лично, впервые с момента учреждения Государственной Думы, решился приехать на Охотный Ряд, чтобы выступить перед пленарным заседанием Думы в защиту бюджета. В предшествующие годы, когда возникал вопрос о встрече президента с думцами, Б. Ельцин неизменно отказывался. Он хорошо был осведомлен об ожесточенном неприятии его политического курса существенной частью депутатов. Но теперь пошел против самого себя. Даже наградил предварительно орденом "За заслуги перед Отечеством" председателя Думы Г. Селезнева. Парламентарии с достоинством приняли акт смирения президента: они одобрили бюджет, исходя из того, что теперь вся ответственность за качество главного финансового документа, за его выполнимость и фактическое выполнение легла лично на главу государства.