Он вообще не выглядел мягкотелым. И даже внешне не казался таким. Старший лейтенант никогда не улыбался... И мы, кто ходил с ним в рейды, улыбаться тоже разучились...
Особенно после того случая со сбитым вертолетом...
Наш отряд в составе тридцати двух человек выполнил обычную разведывательную задачу и уже готовился к «выводу», когда во время сеанса связи была поставлена задача новая.
Работали в телеграфном режиме. Волк только-только передал последние данные разведки, когда радист разведуправления предупредил, что с нами будет общаться начальник разведывательно-диверсионного отдела, то есть человек, которому, по сути, подчинялся напрямую наш командир бригады и, естественно, сама бригада. Полковник потребовал на связь старшего лейтенанта. Разуваев, как обычно, был рядом с нами. Подтвердил присутствие.
Волк выступал переводчиком, с ходу читая морзянку и обращая в нее же слова старлея.
Полковник передал данные на радиоволны, попросил Разуваева попробовать прослушать частоту. Не дожидаясь команды, я включил свой приемник и быстро вышел в нужный диапазон.
– Есть прерывистый сигнал, – подтвердил я. – Сигнал предельно слабый, похоже, сдвоенный... Как будто два источника друг друга дублируют...
– Молодцы, радисты... – полковник, в отличие от старлея, не забыл похвалить нас с Волком. – Смотри, старлей, что получается... По наложению пеленга сдвоенного радиосигнала на вашу карту получается, что эта точка, которую вы представили, является базой боевиков...
– Значит, это база боевиков, – коротко подтвердил Разуваев. Он всегда гордился своей точностью в работе и не признавал за собой права на ошибку. За нами, своими подчиненными, тоже такого права не признавал...
– Пеленг идет от комбинезонов двух пилотов сбитого боевиками вертолета...
– Значит, боевики захватили пилотов, – вывод, сделанный старшим лейтенантом, был прост и конкретен.
– База небольшая... Сил у вас достаточно... – сказал полковник. – Приказ понятен?
– Освободить пилотов... – правильно понял старший лейтенант.
– Действуй, капитан... – в одной фразе прозвучали приказ и обещание.
* * *
Этим пилотам еще повезло. У них в комбинезонах действовали вмонтированные радиомаяки. У большинства же вертолетчиков радиомаяки вышли из строя давным-давно, и никто не позаботился, чтобы отремонтировать их хотя бы к началу чеченской войны. Дефицит рабочих машин все равно, считали, не позволяет вылетать на эвакуацию сбитых пилотов... Да и вообще вся война эта началась без подготовки... Вылетать-то за сбитыми вылетали – на боевых машинах, но тоже не всегда. А чаще даже и не знали, где пилотов искать...
Никто не вылетел, видимо, и за этими. Но этим повезло и в том, что рядом оказался отряд спецназа ГРУ... И оставалась еще надежда, что их выручат...
Мы двинулись на выручку сразу, и потому не определились с точкой «вывода», то есть с вертолетной площадкой, с которой нас будут забирать...
Маршрут был нам хорошо известен, мы прошли его только накануне, сняли две мины и переставили на другие места и еще несколько мин оставили для самих чеченцев, потому что снимать их было опасно. Наверняка были и другие мины, которые мы обошли. Но вчера шли в светлое время суток, теперь самые опасные участки предстояло пройти ночью, и это замедляло движение...
Настоящие бои шли совсем недалеко от этих мест, сюда отряды боевиков отходили на отдых и перегруппировку, на пополнение личного состава и обучение новобранцев. Благополучно пройдя опасные тропы, за три часа до сырого рассвета мы оказались уже вблизи самой базы.
– Поищи сигнал... – приказал старший лейтенант.
Я развернул «Околыш» [12] . Благо ему не надо растягивать антенну. Настроился на диапазон...
– Есть сигнал... Сдвоенный... Хорошо прослушивается... Совсем рядом...
– Контролируй его...
В последнем приказе я смысла не видел. Если сигнал есть, он никуда не уйдет. Но старший лейтенант перестраховывался, не думая о том, что заряд аккумуляторов не бывает вечным. Однако в армии спорить с командиром не рекомендуется. С нашим командиром спорить опасно...
Еще накануне мы определили и посты охранения, выставленные чеченами. Тогда посты не трогали. Сейчас Разуваев взял с собой четверых, чтобы снять ближайший пост и допросить «языка». Вместе с командиром в передовой группе пошел Волк, оставив меня с аппаратурой. Он потом рассказывал, как все происходило.
Пост располагался чуть выше тропы в месте, откуда тропу удобно было простреливать на большом по протяженности участке. Подпустить ближе и поливать из пулемета... Разведчики группы подкрались сверху и атаковали трех постовых чечен саперными лопатками. Одного старший лейтенант на себя взял, чтобы захватить живым. Просто оглушил его и сразу рот заткнул. Этого пленного привели к отряду, чтобы не выдать себя каким-то звуком рядом с лагерем. У меня сразу повысился в приемнике уровень сигнала, и я подозвал Разуваева.
– Сигнал совсем рядом... Словно, товарищ старший лейтенант, радиомаяк на вас...
Старший лейтенант сразу все понял, сдернул с пленного куртку, под которой был теплый летный комбинезон. Сигнал шел от встроенного в комбинезон радиомаяка.
– Где пилоты? – последовал естественный вопрос.
Чечен злобно оскалился.
– Там же, где ты скоро будешь...
– Где я буду? – почти невинно спросил Разуваев, но мы, уже изучившие своего ротного, по интонации знали, что невинно и почти ласково старший лейтенант разговаривает только в минуты наивысшего напряжения и гнева.
– Голова твоя будет на заборе сушиться... – пленный вырвался из держащих его рук и попытался ударить старшего лейтенанта ногой в лицо.
Он, наверное, слышал где-то, что есть такая штука, как карате, но никто боевику не объяснил, что наносить удар распрямленной ногой – это почти то же самое, что подножку трамваю ставить... Разуваев просто шагнул навстречу, резко выставив в перекрестном ударе предплечье, и послышался хруст. Перелом в колене... Но каратист даже не застонал, хотя сел на землю от боли и начал длинно и злобно материться...
Не каждый пленник такую агрессию проявляет. Большинство жизнь выпрашивают или просто молча надеются, что им ее сохранят. Этот сам на пулю или на нож просился, считал, что так меньше мук испытает...
– Заткните ему пасть, чтоб не воняло...
Чечена скрутили, связали руки за спиной, опять воткнули в рот кляп.
Старший лейтенант смотрел на пленника больше минуты, что-то соображая, потом заговорил по-чеченски. Никто из нас чеченского не знал, не знали и того, что ротный этим языком так свободно владеет. Чечен в ответ на длинное обращение к себе сделал вид, что смеется, хотя смеяться с кляпом во рту по крайней мере странно.