Молотов ответил, что единственным приемлемым способом сотрудничества является отношение трех правительств друг к другу как к равному, без желания навязать свою волю.
Армия Крайова воюет в тылу Красной Армии. Трумэн заявил, что его не интересует пропаганда.
Выслушав слова президента «Выполняйте наши требования по Польше, и мы будем говорить в менее грубой манере», В. М. Молотов побледнел (Болен пишет, что он стал «пепельным»). Он старался изменить предмет беседы, но Трумэн был непреклонен. Согласно воспоминаниям Трумэна тогда Молотов и сказал, что никогда в жизни с ним так бесцеремонно не разговаривали. Трумэн потребовал передать все сказанное Сталину и дал понять, что встреча окончена.
На присутствующих жесткое поведение президента произвело впечатление. Леги пишет в дневнике. «Жесткая позиция президента оставила русским лишь два способа действий: или сблизиться с нашей позицией по Польше, или быть вытесненным из новой международной организации. Меня более чем удовлетворила позиция президента, и я полагаю, что она будет иметь благоприятный эффект на советскую позицию в отношении внешнего мира. Русские всегда знали, что мы обладаем мощью, а теперь они должны знать, что у нас есть решимость настаивать на декларируемом праве всех народов выбирать собственную форму правления».
Гарриман: «Я был несколько шокирован, честно говоря, когда президент столь энергично атаковал Молотова. Я считаю правдой то, что ни один иностранец не говорил с Молотовым таким образом… Я сожалею, что Трумэн поступил таким образом; его поведение позволило Молотову сказать Сталину, что политика Рузвельта отставлена. Это была ошибка».
Молотов сказал, что понимает важность польского вопроса для США, но для СССР — это вопрос жизненной важности. Г. Трумэн пригрозил, что неуступчивость СССР может привести к тому, что США начнут создавать мировую организацию без него и что вопрос о предоставлении СССР экономической помощи будет отставлен.
Дважды за тридцать лет Германия проходила польским коридором к жизненным центрам России, ставя ее на грань выживания. А ныне Америка брала на себя роль куратора русских западных границ. На многое могли пойти русские, руководствуясь желанием сохранить дружбу с Соединенными Штатами. Но не ценой передачи власти в Варшаве «поздним пилсудчикам», которые просто ненавидели Россию. Торговать русской безопасностью в 1945 г. было невозможно.
Между Германией и русскими границами стояла самая мощная в мире армия, и ее доблесть стоила ей невероятной крови. И зря Трумэн взял свой жесткий тон. Россия никогда не была колонией Запада; менее всего она готова была ею стать после победы над Германией. «Польские ворота» стоили России огромных жертв и отдавать ключи от этих ворот Вашингтону советское правительство не могло.
* * *
Итак, в дни определения послевоенного мироустройства, весной 1945 г., американское руководство в своих отношениях с Советским Союзом поставило задачу проконтролировать и изменить советскую политику в наиболее важном для СССР пункте — отношений СССР с его главным европейским соседом — Польшей.
Почему Польша? Почему эта страна стала точкой столкновения Америки с Россией? Американская сторона выбрала в качестве теста крайне неудобный пример. Как справедливо указал еще в Ялте Сталин, «для России Польша — не только вопрос чести, но вопрос безопасности». Для любой великой державы вопрос безопасности был важнее всех прочих.
В этом плане Россия Сталина ничем особенным не отличалась— Соединенные Штаты защищали бы свою безопасность с не меньшим упорством.
Однако по воле США СССР должен был «забыть» о том, что предвоенная Польша была исключительно враждебна по отношению к своему восточному соседу, что даже при непосредственной угрозе национальному суверенитету в 1939 г. она отказалась сотрудничать с СССР; забыть, что предвоенная Польша была бастионом антисоветизма, главным звеном созданного Западом «санитарного кордона» вокруг СССР. Должно было случиться так, чтобы СССР забыл о 600 тыс. павших за освобождение Польши советских воинах, о том, что национальное возрождение Польши стало возможным лишь ценой жертв, понесенных Советским Союзом.
Глава Советского правительства И. В. Сталин писал президенту Трумэну: «Вы, видимо, не согласны с тем, что Советский Союз имеет право добиваться того, чтобы в Польше существовало дружественное Советскому Союзу Правительство и что Советское Правительство не может согласиться на существование в Польше враждебного ему Правительства…
Попросту говоря, Вы требуете, чтобы я отрешился от интересов безопасности Советского Союза, но я не могу пойти против своей страны».
Есть значительная доля иронии в том, что американское руководство, сделавшее польский вопрос ключевым для определения своих отношений с СССР, выступало за «демократизацию» варшавского правительства. Эта «демократизация» должна была произойти путем передачи всей государственной власти в новой Польше эмигрантскому правительству в Лондоне. Псевдодемократический характер этого лондонского правительства был довольно хорошо известен. Весь мир наблюдал за восстановленной в 1918 году Польшей. Даже невзыскательный американский политик не мог квалифицировать режим Пилсудского иначе, как диктатуру, наложившую запрет на основные политические свободы. Охваченный самомнением, режим панской Польши не признавал факта существования в рамках своего государства миллионов украинцев и белорусов. Антисемитизм довоенной правительственной верхушки панской Польши известен, как известно и то, что эта страна с 1934 года пыталась сблизить свою внешнюю политику с курсом гитлеровского рейха. Возвратить таких политиков и их прямых идейных наследников в Варшаву в 1945 г. значило надругаться над жертвами Второй мировой войны.
Очень важное значение имело мнение Трумэна и Гарримана о том, что Советский Союз уязвим для экономического нажима, что экономические рычаги могут оказаться самыми действенными. Выступая перед руководством госдепартамента, Гарриман красноречиво развивал ту мысль, что «для департамента важно получить контроль над действиями всех агентств и организаций, имеющих дело с Советским Союзом, для того, чтобы в случае необходимости оказать давление».
Дебаты концентрировались вокруг послевоенных американских займов и кредитов Америки России, вокруг выплат по ленд-лизу и репараций.
Немедленный ответ русским, утверждал заместитель госсекретаря по экономическим вопросам Уильям Клейтон, будет означать «потерю единственного рычага, способного воздействовать на русских в связи с политическими и экономическими проблемами, которые могут возникнуть между нашими двумя странами». Необходимость в замедлении скорости была подчеркнута в апреле. Из Москвы Гарриман слал телеграмму:
«Наш опыт неопровержимо доказал, что не следует складировать всю добрую волю в Москве». Его главный советник — Джордж Кеннан энергично настаивает «не зависеть» от русских заказов. «Русские не поколеблются, если им это будет выгодно, использовать нашу зависимость от их заказов — вместе с их влиянием на организованные рабочие группы, для достижения политических и экономических целей, которые не имеют ничего общего с интересами нашей страны».