С. Витте использовал «откровенность» президента и повернул дело таким образом, что японская сторона, отказавшаяся от сдерживания численности российского флота и аннексии Сахалина с целью получения контрибуций, предстала миру как держава, готовая продолжать кровопролитие исключительно ради обогащения. Рузвельт был мастерски прижат к стене. Поддержка Японии оборачивалась двойной угрозой: если японцы продолжат войну и добьются значительных успехов, это пошатнет баланс сил на Тихом океане в ущерб США; если имя Рузвельта будет связано с алчностью японцев, он может потерять престиж внутри страны. Помимо прочего, связать себя с провалившейся конференцией, предстать в глазах мира неудачным примирителем — этого болезненно самолюбивый Рузвельт вынести не мог («Я поседел за эти переговоры», — жалуется он в частном письме).
Мы видим, что Рузвельт вынужден был сделать ход, увенчавший все его огромные примирительные усилия. В прямом обращении к Николаю Второму американский президент обрисовал то, что виделось ему оптимальным компромиссом: Япония отказывается от требования ограничения русских военно-морских сил на Тихом океане (Рузвельт добился принятия этого условия от вначале не склонных идти на уступки в этом вопросе японцев), а Россия соглашается на отторжение южной части Сахалина и выплату контрибуций. «Если мир не будет заключен в данный момент… Россия лишится восточносибирских провинций». 23 августа посол Мейер вручил вышеприведенное письмо Рузвельта императору Николаю. Тот на этот раз был более жестким, чем на предшествующих аудиенциях. «Мы не находимся в положении Франции 1870 года», — сказал царь. После двух часов обсуждения Николай Второй согласился заплатить определенную сумму за содержание российских военнопленных. Посол снова вернулся к проблеме Сахалина, и царь впервые позитивно высказался о возможности раздела острова.
Рузвельт обратился и к противоположной стороне — в тот же день он пишет Канеко: «Этически, как мне кажется, у Японии есть обязательства перед всем миром. Цивилизованный мир смотрит на нее, ожидая заключения мира; нации мира верят в нее; пусть же она проявит себя в делах этических не хуже, чем в делах военных. К ней обращаются во имя всего возвышенного и благородного; и Япония не должна быть глуха к этому призыву». Едва ли японский аристократ прежде встречал такие поучения и в столь неприкрытой форме.
С другой стороны Витте ужаснул своего контрпартнера Комура тем, что объявил: надежды на компромисс с российской стороной у Японии при таких условиях нет. Военные авторитеты в Петербурге требуют продолжения войны. Русская делегация начала паковать чемоданы, а Комура послал в Токио телеграмму: конференция подошла к точке коллапса, и он советовал Токио смириться с провалом переговоров.
25 августа президент Рузвельт посвятил управлению подводной лодкой — одной из новеньких шести, приобретенных американским военно-морским флотом. Он наблюдает проплывающих в иллюминаторе рыб, а затем лично поднял лодку на поверхность. В это время Витте и Камура, молча куря, смотрели друг на друга в течение восьми минут. В кругах вокруг японской делегации пронесся слух, что русские, готовясь к отбытию, уже попросили счет за проживание в отеле.
Рузвельт разворачивает бурную деятельность. Пожалуй, наиболее важное значение имели закулисные действия президента 27–29 августа, когда русская делегация, следуя избранной тактике, демонстративно стала упаковывать чемоданы. В этих условиях посол Мейер начинает клеймить фанатическую тягу японцев к деньгам — за 1,2 млрд. иен они возмутили весь русский народ, который «вплоть до крестьян» отказывается платить репарации и готов пролить кровь на пути вторжения японцев в Сибирь.
В такой обстановке Рузвельт переходит почти к грубому нажиму: если японская сторона не сделает уступки, провала не избежать. Витте, уже получив царскую волю прервать переговоры, на свой страх и риск объявил о последней сессии 29 августа. Русские покинули свои портсмутские гостиницы. Репортеры спросили Коростовца относительно шансов на урегулирование. Тот ответил, что «почти уверен» в провале переговоров. Но послание из Токио инструктировало Комуру отложить финальную сессию на двадцать четыре часа. Русские могли только догадываться в какой агонии находится японская делегация, получив предписание из Токио.
В японской столице на встрече 28 августа Ито, Ямагата и Иноуе обсуждали факт прибытия в Маньчжурию двух новых армейских корпусов. Русские улучшили работу Транссибирской магистрали, и теперь припасы шли в Маньчжурию едва ли не широкой рекой. Япония же напрягла все свои ресурсы, что породило лишь одну дополнительную дивизию. Нанести решающее поражение русской армии в таких обстоятельствах было для японцев практически нереально. Японцев мог ждать свой Седан. Такой оборот событий обсуждался в присутствии японского императора. Теперь инструкции Комуре обязывали того оставить посягательства на весь Сахалин, если дело дойдет до возобновления боевых действий. Англичане намекнули, что царь может удовлетвориться северной частью Сахалина.
Драма достигла пика 29 августа 1905 г. Довольно неожиданно для японцев Витте кладет на стол лист бумаги: Россия не будет платить контрибуций, но она готова отдать южную часть Сахалина, если ей вернут северную часть «безо всяких компенсаций». Он был настолько уверен в исходе дела, что телеграфировал в Петербург: «Я почти полностью убежден, что они уступят». Именно так и случилось.
У Комуры весьма явственно проявилась общая японская слабость — боязнь быть обойденным другими, страх перед ошибкой, ступор в случае даже частичной неудачи. Комура молчал. В комнате воцарилась тишина. Витте взял другой лист бумаги и начал рвать его на куски — удар по удивительной японской чувствительности. С огромным напряжением в голосе Комура сказал, что японское правительство желает восстановить состояние мира и довести эти переговоры до конца. Он согласен на раздел Сахалина и снимает свои требования относительно контрибуций. Витте согласился с этой позицией: «Я согласен на ваше предложение». Он выиграл в интеллектуальной битве. Когда русские вышли из помещения, Комура разрыдался, отвергая все поздравления.
Барон Канеко сообщил Рузвельту новости: «Наш император принял решение следовать той линии политики, которую Вы предложили в своем письме ко мне, переданном по кабелю нашему правительству». Когда соглашение было подписано, Рузвельт послал японцам поздравления. Россия пообещала передать японцам арендные права на Ляодунский полуостров вместе с Китайско-Восточной железной дорогой между Порт-Артуром и Чанчунем плюс угольные шахты. Япония отныне главенствовала в Корее. Японцы получили Порт-Артур и Дальний. В три часа 49 минут договор был подписан. Последовал девятнадцатипушечный салют. «Нью-Йорк таймс»: «Поразительная дипломатическая победа. Нация, безнадежно разбитая во всех битвах войны, при одной капитулировавшей армии и другой, изгнанной со своих мест, с военно-морским флотом, изгнанным с морей, продиктовала свои условия победителям».
Витте шагнул навстречу главе японской делегации и взял его руку в свою. Остальные поступили аналогично. За обеденным столом прозвучал тост за мир. Курьез: было много шампанского, но не было бокалов. Официанты на автомобилях бросились в близлежащие отели. Дежурным титулом, данным Витте американцами было «наиболее известный творец мира, любви и гармонии в цивилизованном мире». Звучал русский гимн.