А пока известные японофилы (такие как Альфред Стид) в Лондоне искусно защищали японское дело. В самом начале войны Стид издал книгу «Япония устами японцев» — сборник статей известных японцев о самых разных отраслях японской жизни, о стране «37 лет назад сбросившей оковы феодализма и не собирающейся возвращаться обратно». Книга стала популярной и обеспечила особое внимание к Японии со стороны английского общества. Стид подал Японию как будущего мирового гиганта; война с Россией будет только одной из ступеней на этом, с его точки зрения, праведном пути.
Нужно сказать, что сами японцы столь самоуверенными не были. Когда флот адмирала Того после конвульсивных маневров первых дней отошел к корейскому Чемульпо, первый японский адмирал немалое время агонизировал в мыслях: «Поступил ли я как Нельсон?» Англичанин Пакенхем «пролил бальзам» на уязвленное «эго» адмирала, сказав, что неизвестность обстоятельств не позволяла сделать большего. Не ожидая решительной битвы в ближайшие дни, флот Того отправился на свою основную базу в Сасебо. Его радовали два обстоятельства: во-первых, японцам удалось купить в Генуе два бронированных крейсера — «Ниссин» и Кацуга». Во- вторых, Того видел, что попадания русских морских орудий приносят значительно меньше ущерба, чем попадания использовавших оригинальную взрывчатку «шимоза» японских пушек.
Много времени занимали неотложные дела. В сухом доке стоял гигант «Фудзи», требовался ремонт и для других кораблей Объединенного флота. Того обязан был беречь свои корабли, собственных верфей, повторяем, у Японии еще не было, и каждый потерянный корабль ослаблял ее морскую мощь безвозвратно.
В Америку японцы, как уже говорилось, послали Канеко Кинтаро, учившегося вместе с президентом Теодором Рузвельтом в Гарварде. Задача, которую поставил перед Кинтаро старейший государственный деятель маркиз Ито Хиробуми, звучала односложно — заручиться симпатией американцев. Канеко обозначил свои сложности: Россия оказала помощь Северу в ходе гражданской войны; русский флот тогда стоял в гаванях Нью-Йорка и Сан-Франциско, чтобы предотвратить приход враждебных Северу англичан; богатые американцы породнились с русскими аристократами; влиятельные американские бизнесмены ведут дела в России. Визиту Канеко японцы придавали такое значение, что сама японская императрица навестила его перед отбытием в США со словами: «Мы просим вас сделать все возможное для страны».
Президент Теодор Рузвельт в эти дни много читал о Японии. Рузвельт: «Я восхищаюсь японцами и верю в них». Рузвельт считал главным призом современности безграничный по рыночным возможностям Китай. Европейские страны и Россия кружат вокруг немощной Китайской империи. Америка не без участия самого Рузвельта, получила доступ к азиатским делам, перехватив у Испании Филиппины. Рузвельт полагал, что для Америки немыслимо уйти с Филиппин по стратегическим соображениям; как можно по своей воле отдать бесценные ключи к Азии.
Американское руководство впервые в национальной истории занималось сложным геополитическим анализом. На поверхности Петербург и Токио после обоюдного нагнетания взаимной враждебности, дошли до вооруженного конфликта. Важно, однако, видеть и происходящее под этой поверхностью. А там, за спиной России — Германия, стремящаяся «увести» русских в Азию, расстроить их «Антант кордиаль» с французами. За спиной же Японии Британия, желающая остановить Россию на Тихом океане и самой воспользоваться такими анклавами как Гонконг для более плотного вхождения в китайский рынок.
11 февраля 1904 г. Соединенные Штаты объявили о своем нейтралитете в русско-японской войне, но посол России граф Кассини не был удовлетворен. С его (имевшей на то свои основания) точки зрения, президент Рузвельт и значительная часть американского руководства были далеко не нейтральными. Они почти открыто симпатизировала Японии, полагая, что «Япония играет в нашу игру».
Огромная карта в Белом доме фиксировала события на российско-японских фронтах и в морских столкновениях. Рузвельт пишет а Петербург своему другу Сесилю Спринг-Райсу (секретарю британского посольства в России), что будущее, случае военных успехов Токио, предвещает превращение Японии в «грандиозную новую силу» на Дальнем Востоке. И если Корея и Китай пойдут по пути Японии в перенятии евроамериканского технологического и иного опыта, то «произойдет подлинный перенос центра тяжести в мировом масштабе, что прямо касается судьбы белой расы». Но пока Рузвельт философски спокоен. «Если к мировому влиянию придут новые нации… отношение тех, кто говорит по-английски, будет характерно благосклонным признанием прав новопришельцев, в желании не нанести им обиды; и в то же время англоязычным странам следует приготовиться к защите — физической и моральной — наших позиций в случае выявления угрозы им».
По поводу русских Теодор Рузвельт высказался, слегка изменял цитату из Киплинга: «Медведи, которые только ходят как люди». И уже от себя: «Не существует человеческих существ, черных, желтых или белых, которые были бы в такой же степени ненадежны, неискренни и высокомерны — короче говоря, люди, на которых ни в коей мере нельзя положиться». Министр иностранных дел Ламздорф получал подобные свидетельства антипатии Белого дома в изобилии. Так Америка платила за исторически всегда верную помощь русского государства — в 1780, 1863, 1867 годах. Но история по своему «коварна». Придет время и оттесненная из Маньчжурии Америка с охотой признает дипломатически Советскую Россию в 1933 г. именно в свете опасений уступить Японии в Восточной Азии в целом, прежде всего в Китае, в частности.
А пока прибывший в Америку Канеко нашел морально-идейный климат в ней весьма благоприятным для Японии. Он этого даже не ожидал. Все симпатизировали «молодому гиганту» столь успешно начавшему борьбу с русским медведем. Японской дипломатии оставалось только подыгрывать этим настроениям. И все же, обращаясь к деловому миру Соединенных Штатов, Канеко предупредил, что американский бизнес проиграет, если проигнорирует «важность Японии в китайских делах». Глухой намек на дорогу, которая рассорит США и Японию к 1941 году.
Петербург объявил состояние войны только после 8-дневной паузы. Царь получил пространную телеграмму от адмирала Алексеева. Наместник описал обстоятельства первых японских нападений. Царь читал текст возвратившись с царицей из театра. Во второй телеграмме Алексеев обещал контрмеры. «Наш флот собирается встретить их, рассчитывая на поддержку артиллерии крепости». В эту ночь Николай Второй записал в дневнике: «И все это без объявления войны. Да пребудет Господь на нашей стороне».
Пока японцев интересовало мнение теоретика — генерала М. И. Драгомирова, чьи учебники по стратегии были переведены на основные языки мира, включая японский язык. В 74 года он был достаточно бодр и пока критически относился к ведению войны русской стороной. Драгомиров полагал, что в любой войне «полуусилия» смертельно опасны. Нельзя было полагаться лишь на Святого Николая Угодника, на ширь просторов и лояльность богобоязненного населения. Россия нуждалась в мобилизации всех своих сил, в умной стратегии, в обнаружении слабых сторон противника. В разведке и анализе, в планомерном развертывании сил.