Это были огромные силы, но и потери Красной Армии в этой отчаянной битве на выживание приобретали грандиозные размеры. В дивизиях насчитывалось 3–4 тысячи человек, в бригадах было уже менее тысячи бойцов, в некоторых танковых бригадах на боевом счету был лишь один танк «Т-34». Рокоссовский в конце декабря докладывает, что у него в батальонах «осталось меньше дюжины людей». В 112-й танковой дивизии в строю остался один танк «Т-34» и пятнадцать танков «Т-26». В 3-й армии, устремившейся в составе Брянского фронта к Оке, совокупная численность всех пяти дивизий составила 16 028 солдат и 82 пушки. С такими силами трудно было рассчитывать на запланированный к 5 января 1942 года выход в орловско-курский регион. Только у Конева, на которого Сталин возлагал особые задачи, в дивизиях был десятитысячный комплект. Наилучшим образом в данном смысле обстояли дела у столь симпатичного Сталину Еременко: его 4-я ударная армия была укомплектована на зависть соседям.
У Сталина в этот критический момент в резерве были три армии и гарнизон Москвы. Их он готовил бросить в бой только в двух случаях: если силы понадобятся Жукову для решающего захода в тыл германской группы армий «Центр» или в случае необходимости поддержки Конева в грядущей совместной операции с Волховским фронтом. Возможно, у Сталина на фоне частично беспорядочного отступления немцев (и явного отсутствия у них резервов) мелькнула радужная мысль о решении судьбы войны в эту короткую зимнюю кампанию. Но если такие иллюзии и посещали его, то ненадолго. Слишком мрачной и суровой была реальность. Немцы дрогнули, но не покатились в беспорядочном бегстве. И они не позволили крупным советским силам пробиться в свой тыл.
Между тем город на Неве вступил в страшную блокадную зиму. Следовало что-то делать. Оперативная директива Ставки по Волховскому фронту была готова 17 декабря. Северо-Западному фронту генерала Курочкина вменялось в обязанность выступить синхронно с Волховским фронтом. Курочкин — опытный генерал — был поражен широтой общего замысла Ставки. Деблокада Ленинграда была лишь первой частью операции, конечной целью являлся выход в стык северной и центральной групп германских армий, в перспективе продвижение в глубокий тыл германской группе армий «Центр», венчающееся овладением находящегося в далеком германском тылу Смоленска. Поставленная задача звучала так: «Перерезать пути отступления противника, чтобы не дать ему возможности удержать заранее подготовленные оборонительные линии вдоль озера Отолово, Андреаполь, западный берег Западной Двины, Ярцево. Следующий удар должен быть нанесен на Рудню, с тем чтобы отрезать Смоленск с запада».
Войска Курочкина находились в самом сложном положении. Перед его фронтом стояли болота и замерзшие озера, а перемещение резервов было возможно лишь по железнодорожной колее Ярославль — Бологое, перегруженной до предела и нещадно бомбимой германской авиацией. А впереди, под Демянском, его ждало не только непроходимое бездорожье, но и пять высококлассных германских дивизий. В лютом морозе второй половины декабря две ударные и две пехотные армии Курочкина развернули кипучую деятельность по подготовке к удару, который, по замыслу Ставки, должен был венчать московскую операцию. Как мы знаем теперь, Курочкин скептически относился к предложенному плану. Слепое русское бездорожье на этот раз препятствовало готовящимся к прорыву армиям. График подвоза боеприпасов и техники нарушался настолько безбожно, что соответствующие командиры вскоре предстали пред трибуналом. В войска не завезли продовольствия. Командовавший Курочкиным под Смоленском генерал Бременко теперь возглавлял подчиненную ему 4-ю ударную армию; этому любимцу Сталина прощалось многое.
Пирл-Харбор
Руководство далекой азиатской страны, тысячелетия не знавшей военных поражений, сделало важнейшие для себя умозаключения: Германия окончательно побеждает в Бвропе, Россия исчезает как фактор мировой политики, Британия отступает на всех фронтах, изоляционистская и материалистическая Америка не сможет в одночасье превратиться в военного гиганта — такой шанс бывает раз в тысячелетие. Тем более, в стране разлилось недовольство санкциями Соединенных Штатов. И Япония сделала свой выбор.
Обычно скрупулезные японцы сделали свой последний дипломатический шаг неловким. В Токио предполагали, что в полдень 7 декабря 1941 года посол Номура передаст госсекретарю К. Хэллу состоящую из четырнадцати параграфов финальную ноту. Однако Номура попросил государственный департамент об отсрочке встречи до 13 часов 45 минут. Его шифровальщики запаздывали с подготовкой ноты, объявляющей состояние войны. Государственный секретарь Хэлл, благодаря декодированию японского шифра, уже знал, что ему предстоит услышать, и согласился ждать сколько угодно. Ему трудно было представить себе степень японского коварства. В это время американские моряки Тихоокеанского флота США спали, завтракали и читали газеты воскресного Гонолулу. Немногие из них подняли голову, когда 189 японских бомбардировщиков зашли со стороны солнца над основной американской базой на Гавайских островах.
Император Хирохито включил свой коротковолновый приемник. В 1 час 5 минут по вашингтонскому времени первая эскадрилья японских бомбардировщиков увидела северную часть крупнейшего из Гавайских островов — Оаху, на южном побережье которого в Пирл-Харборе стояли на рейде основные корабли Тихоокеанского флота США — 90 кораблей, в том числе восемь линкоров, два современных тяжелых крейсера, шесть легких, тридцать миноносцев, пять подлодок. Командир эскадрильи, глядя на плотное скопление судов, подумал: «Разве американцы никогда не слышали о Порт-Артуре?» В 1 час 10 минут были открыты бомболюки. Летчики хорошо помнили огромную модель Пирл-Харбора, построенную на северном побережье Японии еще в предшествующем октябре. По радио, впервые нарушая запрет о молчании, прозвучало: «То-то-то» (это означало трижды повторенное «Атака») — и первая волна пошла на цели с разных углов.
Уверенность японцев в успехе своей внезапной атаки была такова, что следующим в эфир, наполненный американской музыкой, понесся сигнал «Тора, тора, тора» — трижды повторенное слово «Тигр». Это было заимствование из китайского эпоса, в котором одна из пословиц гласила: «Тигр может рычать в дальнем далеке, на огромном расстоянии, но он обязательно возвратится домой». Император Хирохито, услышав этот сигнал, выключил радио и пошел спать. Ценой потери 29 самолетов японцы вывели из строя пять линкоров, три эсминца, тральщик, 200 самолетов. После третьего захода японцев Тихоокеанский флот Америки потерял пять тысяч моряков. Три минуты спустя после начала бомбардировки Пирл-Харбора контр-адмирал П. Беланджер получил извещение, которое передал в Вашингтон: «Воздушный рейд на Пирл-Харбор. Это не маневры». Так началась война на Тихом океане.
В Стране восходящего солнца император обратился к нации со словами: «На нас сверху смотрят святые духи наших имперских предков. Мы полагаемся на лояльность и мужество наших подданных и надеемся, что задача, поставленная нам нашими предками, будет осуществлена». Премьер Тодзио заявил по радио, что американцы спровоцировали японское выступление. В императорском рескрипте о начале войны с США и Британией говорилось, что целью боевых действий является создание зоны мира и стабильности в Восточной Азии и защита этого региона от американо-английской эксплуатации. Эта тема сделалась основной в пропагандистской войне Токио. Во главе Великой Восточноазиатской сферы сопроцветания должна встать Япония — лидер на всех направлениях от военной экономики до культуры. Вокруг японского лидера должны были, согласно японским представлениям, сгруппироваться благодарные сателлиты, в большей или меньшей мере зависящие от Токио.