«Следует остановить немцев». Еременко хотел получить Сталинградский фронт, располагавшийся севернее города, но противоречить Верховному главнокомандующему не приходилось. Сталин проводил его до дверей и посоветовал принять жесткие меры для восстановления дисциплины. Новоиспеченный командующий фронтом немедленно удалился в расположенный недалеко Генштаб, чтобы детальнее ознакомиться с обстановкой в Поволжье. Весь день 2 августа он провел над топографическими картами, особенно обращая внимание на участок максимального сближения Волги и Дона. Именно здесь должны сосредоточить свои войска немцы, если их цель — максимально быстрый захват Сталинграда.
Перед отбытием на фронт Еременко еще раз посетил кабинет Сталина, где Василевский делал рутинную для него оценку положения на фронтах. Прилетев на место новой службы, Еременко немедленно позвонил в Кремль. Его словесный оптимизм не обманул Сталина, немецкие танки преодолевали линии сопротивления и рвались к городу. Итак, в августе Сталин разделяет Сталинградский фронт на два.
Во главе протянувшегося от центра Сталинграда до степей Калмыкии Юго-Восточного фронта становится Еременко. Тот, вначале (в Кремле) согласившийся, прибыв на место, видит ошибку и страстно возмущается делением обороны города по самому его центру. Через несколько дней Сталин исправляет это положение тем, что назначает Еременко командующим обоими фронтами — Юго-Восточным и Сталинградским.
В эти дни в Кремле Сталин принимает министра иностранных дел Великобритании Идена и узнает о своем континентальном одиночестве: в 1942 году западные союзники, вопреки прежде данному обещанию, не высадятся на Евразийском континенте. В ярости Сталин ставит под вопрос союзничество, при котором русская кровь льется так щедро.
Один выход штаба генерала Еременко, располагавшегося в самом центре города, недалеко от набережной вел в устье высохшей речки Царицы, другой — прямо в центр города, на Пушкинскую улицу. Тяжелые двери прикрывали каждый из выходов, а стены были не по-русски шикарно обитыми деревянными панелями. Еременко немедленно приступил к изучению местности. На подступах к Сталинграду он бьется с внутренними и внешними проблемами. Внутри города распался его гарнизон; на улицах стоят брошенные орудия и автомашины. Вовне — очевидно для Еременко — Паулюс и Гот готовят его двум фронтам классические Канны, обход с двух сторон.
Главной особенностью была плоскость степи, зеленой весной, выжженной к концу лета. Не за что зацепиться, благодать для танковых гусениц. Меняли ли дело четыре кольца противотанковых рвов в сорока-пятидесяти километрах к западу от города? На пути от занятого немцами Котельникова к Сталинграду стояла 208-я сибирская дивизия, подвергшаяся жестокому налету германской авиации. Поселки Кругляков и Абганерово привлекали особое внимание — здесь небольшие холмы поднимались над неизменной плоскостью степи. Немцы пойдут через Чилеко и указанные городки. Даже если создать там противотанковые надолбы, зацепиться едва ли есть за что, придется защищать город в его собственных кварталах.
Но более всего волновала Еременко плохая работа разведки. Командующий фронтом не знал, где находится противник и каковы его силы, не говоря уже о его планах. Темным местом с точки зрения знания происходящего являлась огромная Калмыкия, безбрежная степная страна. Представлявший морскую пехоту Лев Лазарев выразился по ее поводу так: «Это не Россия, это Азия. Непонятно, почему мы должны сражаться за эту территорию, и в то же время все знают: мы обязаны либо выстоять, либо умереть».
Речной порт города был забит эвакуирующимися и прибывающими. Моряки прибывали даже с Дальнего Востока. Ими командовали курсанты первого курса Ленинградской морской академии — мальчишки, прошедшие краткосрочный трехмесячный курс. По счастью, этим веселым парням в красивой морской форме неведомо будущее. В живых из всех курсантов останутся двое.
Команды зенитных батарей, ограждающих город с воздуха, были сформированы из девушек, которые подолгу всматривались в небо, пока такое мирное и прекрасное, у объектов, носящих никому не ведомые имена заводов северной части города, электростанции в Бекетовке. Скоро все эти названия будет повторять весь задержавший свое дыхание мир.
Но и в мирном городе множатся признаки грядущего несчастья. Имевшие прежде стопроцентную броню рабочие производящего танки Тракторного завода получили предписание освоить танковождение. Колхозники свозили зерно из своих скромных закромов в общий запас. Дезертиров судили скоро и на месте. Отказ эвакуироваться становится уголовным преступлением.
Сталинград, даже находясь в смертельной опасности, продолжал помогать стране. Двадцать семь тысяч вагонов пшеницы уже послал этот благодатный край на восток. Грузились девять тысяч тракторов, два миллиона голов скота. Тысячи горожан рыли рвы, город еще не знал убийственных авианалетов. То был последний, двенадцатый час его существования. Беспечность спасительна для русских; если бы они знали, что их ждет, они ушли бы с набережной и широких площадей. Судьба хранит простые и кроткие души, но не следует их обижать. Их гнев беспределен, их жертвенность безгранична.
Не Паулюс, а Гот, не запад, а юг стал представлять для Еременко первостепенную опасность. Командующий фронтом сосредоточивается на Абганерове, на холмах, неожиданно вздымающихся в степи. 9 августа он приказывает врыть последние противотанковые орудия в эти холмы, беря под контроль проходящую рядом дорогу. В бой посланы последние пятьдесят девять танков — им не остановить Гота, но жизни русских танкистов дадут Родине лишний день. И это уже кое-что. На западном направлении ключевое значение приобрел маленький городок
Калач — находясь на берегу Дона, он хранит драгоценный мост через казацкую реку — ближайшая для Паулюса дорога к Волге. Сохранить или взорвать мост (в зависимости от обстановки) послана 20-я моторизованная бригада Ильина. Его люди падают от усталости, но другой воинской части поблизости нет. Они вкапываются в родную землю в столь милых русскому сердцу садах и огородах маленького провинциального городка. Они не особенно верят в то, что их фланги прикрыты, что немцы не смогут с ходу обойти их. Они предоставлены своей судьбе, собственному — не вымученному — чувству долга и успокаивающему самоотрешению. Никто ночью не покинул позиций, которые сейчас стали главными в национальной истории. Именно здесь, среди мирных и неброских полевых цветов маленького городка, лежала дорога в историческое никуда или к спасению отечества.
Царило удивительное спокойствие. Цвели коротким цветом наши цветы за убогими серыми палисадниками, налились первые яблоки, тихое ликование лета позволяло забыть, что там, на противоположном высоком берегу Дона, в бинокли на них, возможно, смотрят как на игрушечные цели. Полковник Ильин приказал прикрыть землей последнее артиллерийское орудие, расставил пулеметные гнезда. Его разведчики тихо пересекли реку. Они возвратились 15 августа с встревоженными лицами: «Немцы идут». И, словно иллюстрируя их слова, на противоположном берегу обозначились немецкие каски. Ильин решил не ждать ни минуты. Подложенный под мост заряд уничтожил его западную половину и зажег восточную. Ильин определенно знал, что ни справа, ни слева его никто не страхует, и он предоставлен своей судьбе. Но он уже остановил врага. Хотя бы на день. Его люди постараются остановить его как можно дольше.