Наступающие войска были под впечатлением огромного склада немецкой техники близ «Питомника». Поразительно было увидеть среди степи и хаоса строгий порядок во всевозможном оборудовании, техническую осмысленность на фоне пейзажа конца света. Своего рода культурный шок. На поле аэродрома стояли внушительные «Фоккевульфы».
На южном фланге сталинградского кольца командующий Второй гвардейской армией Малиновский, воевавший в Первую мировую войну во Франции, принимал группу западных журналистов (среди них такие таланты и такие друзья России, как Александр Верт). Генерал понравился журналистам отсутствием претензий, да и внешним видом — высокий, с зачесанными назад волосами и открытым лицом. Малиновский понравился им также тем, что признал внезапный, заставший русских врасплох характер декабрьского танкового наступления Гота, критический характер выхода на его дорогу к Паулюсу Второй гвардейской армии. Он спокойно сказал слова, которые не могли не запомниться: «Впервые немцы проявляют признаки потрясения. Пытаясь прикрыть пространства прорыва, они перебрасывают свои войска с одного места на другое… Немецкие офицеры, которых мы захватили в плен, в высшей степени разочарованы своим верховным командованием и своим фюрером». Журналисты спросили генерала с типичным русским лицом: когда завершится германское сопротивление в сталинградском кольце? На что Малиновский ответил: «Сталинград представляет собой вооруженный лагерь военнопленных, его положение безнадежно».
16 января 1943 года, в день, когда Паулюс в последний раз запросил, почему не приземлилось ни одного транспортного самолета, Красная Армия возобновила наступательные операции. Она действовала как молот, кладя немцев на железную наковальню 62-й армии, которой было не привыкать сдерживать немцев. Оставшийся у немцев Гумрак был меньше и хуже оборудован, но туда реже долетали советские снаряды. Теперь обреченность 6-й армии почувствовали самые слепые оптимисты. Передаточная станция Гумрака сообщала последние сведения о положении окруженных. «Состояние многих частей в высшей степени неудовлетворительно. Полностью истощены офицеры и солдаты, которые в течение многих дней почти без пищи тащили за собой на расстояние 20 километров через глубокие снега пушки по бездорожным степям. Положение с запасами катастрофическое. В некоторых местах стало невозможным снабжение войск на боевых позициях из-за отсутствия топлива». 6-я армия сосредоточилась в основном в восточной, прижатой к городу части котла.
18 января Паулюс передал войсковому летчику прощальное письмо жене, свои награды и обручальное кольцо. Утром из кольца окружения вылетел Хюбе, тот, который первым из немецких генералов увидел Волгу, тот самый «Менш». Лучше бы он ее не видел. Шмидт послал с ними свое завещание, а Паулюс — награды. В этот час из котла вылетали специалисты — Гитлер вознамерился воссоздать новую 6-ю армию из двадцати дивизий — был издан соответствующий приказ.
Гитлер прислал в Таганрог (куда из Новочеркасска переместился штаб группы армий «Дон») маршала авиации Эрхарда Мильха, которому, известному своей энергией, было поручено собрать со всей Европы транспортные самолеты и осуществить еще одну попытку наладить снабжение 6-й армии. Флотилия в сто самолетов стремилась теперь наладить челночные рейды на все тот же аэродром Гумрак. Манштейн молча показал Мильху радиограммы Паулюса. «Аэродром в Гумраке используется с 15 января, взлетные полосы приспособлены для ночных посадок. Требуем максимально быстрых действий. Самая большая степень опасности».
Но специалисты Мильха категорически не соглашались с высокими оценками Гумрака. С их точки зрения, Гумрак не представлял собой аэродрома вообще. Паулюс был весь во власти гнева: «Протесты люфтваффе рассматриваются здесь как простые отговорки. Длина посадочных полос увеличена. Полностью компетентная организация всех наземных установок». Правда заключалась в том, что перешедшие из «Питомника» в Гумрак техники еле волокли ноги. И они не могли сотворить чуда — за несколько дней из степной полосы сделать современный аэродром. Посланный посредником между люфтваффе и Паулюсом майор Тиль был просто устрашен качеством взлетной полосы. Повсюду были разбросаны фрагменты сбитых самолетов и наземной техники. Между кратерами от бомб он насчитал остатки тринадцати самолетов. Рихтгофен же с самого начала утверждал, что ему нужны минимум шесть аэродромов. Происходящее казалось ему простой имитацией активности.
Теряющий самообладание Паулюс рычал на Тиля: «Если ваши самолеты не могут приземлиться, моя армия обречена. Прилет каждой транспортной машины спасает тысячу человек. Разбрасывание груза с воздуха бессмысленно. Мы не можем собрать канистры с горючим, люди чрезвычайно ослаблены. Они не ели четыре дня». И роковое обвинение: «Почему люфтваффе дало определенные обещания наладить снабжение? Кто виновен в мнении, что это возможно? Если бы мне было сказано, что это невозможно, я бы не обвинял люфтваффе. Я мог бы пробиться. Тогда, когда я был еще силен. Сейчас об этом говорить поздно. Фюрер дал мне твердые заверения в том, что он и весь немецкий народ чувствуют свою ответственность за эту армию. Мы находимся уже в двух разных мирах, вы говорите уже мертвым людям. Отныне мы существуем только на страницах исторических книг».
Советские танки пробивались к Гумраку с севера и запада. Паулюс приказал составлять списки наиболее ценных военных специалистов и отправлять их по воздуху.
20 января возобновилось наступление Красной Армии на Гумрак. Взлетные полосы стали простреливаться, немцы стали готовиться к его закрытию. В эфир пошла радиограмма, что аэродром будет жизнедействовать до 4 часов утра 22 января. Паулюс доложил свое окончательное мнение: какая бы помощь теперь ни поступила, уже слишком поздно. Кто-то из неистребимых оптимистов начал рассказывать случаи чудесного поворота обстоятельств. Паулюс резко прервал: «Мертвецов не интересует военная история». На рассвете 22 января у Гумрака появились цепи советских войск.
Единственной мечтой сталинградских немцев стало наткнуться на сброшенный с воздуха контейнер с продовольствием. Их было не так много, часть из них попала в расположение советских войск. На водонапорной башне Сталинграда взвился красный флаг. А Гитлер из своего далека послал телеграмму: «О капитуляции не может быть и речи. Войска должны стоять до последнего. Соберите боеспособные части на меньшей территории и защищайте ее до конца».
Двадцать тысяч раненых теперь не могли и мечтать о транспортировке в тыл. В городе, который с такой яростью разрушили немцы, их же раненым не хватало воды и света. Вши покидали только мертвые тела. Солдаты вермахта полностью ощутили дело рук своих. Их зеленовато-желтые лица уже ничего не выражали. В 14-й танковой дивизии не было ни одного танка. Советские орудия теперь били по избранным целям прямой наводкой. 25 января Паулюс получил легкое ранение в голову. А рядом генералы уже начали серию самоубийств.
22 января Паулюс обратился по радио к командующему группой армий «Дон» (с просьбой передать копию фюреру). «Русские наступают на шестикилометровом фронте по обеим сторонам от Воропоново в восточном направлении. Закрыть образовавшуюся брешь не представляется возможным. Провизия подошла к концу. Наличествует более двенадцати тысяч раненых».