Сталин: «Жуков попал в сложное положение» и неожиданно предложил помочь Жукову — бросить его, Жукова, немалые мобильные части в созданный Коневым коридор. Конев приложил все силы, чтобы не изменить тембра голоса: «Товарищ Сталин, это займет слишком много времени и может создать дополнительные неурядицы. Нет необходимости в посылке бронетанковых сил Первого Белорусского фронта в образовавшийся прорыв. Ситуация на нашем фронте развивается благоприятно. У нас достаточно сил, и мы можем повернуть обе танковые армии в направлении Берлина». Цоссен может быть непосредственной целью.
Сталин спросил у Конева, каков масштаб его карты и знает ли он, что Цоссен является штаб-квартирой германского Генерального штаба? Конев ответил, что у него карта масштаба 1:200 ООО и он хорошо знает, что расположено в Цоссене.
Последовала пауза, Сталин рассматривал свою карту. Сердце маршала билось глухими ударами. Наконец Сталин нашел Цоссен на своей карте. «Очень хорошо…» Последовала еще одна огромная для Конева пауза. И наконец последовали слова, которых он ждал более всего: «Я согласен. Поверните танковые армии на Берлин». Генералиссимус пообещал выслать карты с новыми разграничительными линиями и неожиданно прекратил разговор.
Конев сделал поворот немедленно. Он связался по радио с Рыбалко и Лелюшенко, последовала директива № 00215. Первому — идти на Тельтов и 20 апреля войти в Берлин с юга. Второму — на Шпремберг и вечером 20 апреля закрепиться в Потсдаме, чуть западнее Рыбалко. «Я требую твердого понимания того, что успех танковых армий зависит от смелости маневра и быстроты операций».
Жуков после Зеелова
Сталин сам сообщил Жукову, что Конев теперь нацелился на Берлин. Корреспондент «Красной звезды» подполковник Павел Трояновский наблюдал за лицом командующего фронтом. «Это была тяжелая ситуация, и упреки Сталина не были облечены в мягкую форму. Жуков, человек, созданный с металлической волей, сохранил твердость в лице. Он не любил делиться военной славой, и это отразилось на его лице».
Жуков был не менее жестким, чем его соперник из 1-го Украинского фронта. Особым приказом он объявил о наказуемости за «отсутствие решимости». Генерал-лейтенант Попель, начальник штаба 1-й гвардейской танковой армии, заметил своим коллегам: «С нами лев и он готов показать когти». Этот лев знал только один зов, на Берлин. Утром 18 апреля Жуков приказал командирам на минимальное расстояние приблизиться к своим передовым позициям. Все идут вперед, никто не оборачивается назад. Малейшее колебание грозит разжалованием в рядовые и штрафбатом. В 5 часов утра войска Чуйкова снова бросились вперед. Самоотрешение достигло предела, в этом броске вперед жизнь человеческая отступила на второй план.
Великий Жуков был сделан из не менее крутого теста. В 11 утра 20 апреля Жуков поспешил на именины Гитлера. Суровый маршал не мог остановиться, он мстил за полегших в бескрайних полях и за свою порушенную деревню, за остановившиеся сердца праведников и за миллионы могил. Впервые его артиллерия готовилась бить прямо по Берлину. Это сейчас не так ощутимо, но тогда, когда пехота узнала, что впервые их артиллерия бьет по германской столице, ее охватил приступ ликования. Генерал-лейтенант Колмогоров отдал приказ: «По логову врага, Берлину, — огонь!» В небо пошли трассирующие пули солдатского салюта.
Инженеры феноменально быстро ремонтировали пути от Кюстрина на Берлин, на платформы ставили огромные осадные орудия, захваченные в Силезии. В первой половине дня 20 апреля взят Бернау (любой, кто знаком с Берлином, знает этот пригород, тогда городок в 12 километрах к северо-востоку от центра). Свободно вздохнул Богданов — его танкистам надоело маневрировать между орудийными стволами, теперь они выходили на любимый простор. Два его корпуса начали обходить германскую столицу с севера. 5-я ударная армия Берзарина (будущего коменданта Берлина) приступила к очистке еще одного пригорода — Штраусберга. Через несколько часов его добычей станут пригороды Ладенбург и Цеперник — выход к центру с северо-востока. Другие части Жукова устремились в направлении Ораниенбурга — на северо-запад от берлинского центра. А позади завершалось окружение 9-й германской армии Бюссе (ее остатков) и 56-го танкового корпуса Вейдлинга.
Восточная часть Берлина и пригородов уже ощущала мощь наступления Жукова. Картины падали со стен, дома подвергались землетрясению, звуки войны заглушили шум большого города. 16 апреля немецкое радио объявило, что «массированное русское наступление продолжается на фронте Одера». Оценки и данные подавались осторожно, но немцы уже могли читать между строк. Армии Востока рвутся в столицу рейха.
Вейдлинг ввел 56-й корпус в Берлин, в Кёпеник-Бисдорф. Это означало, что еще один бой предстоит смертельный. И даже в те минуты ярость и боль не закрыли великого чувства: мы пришли посчитаться с тобой, Германия. За несчетные братские могилы, за сожженный родной дом, за молодую вдову, за поникшего парнишку, за безмерные слезы матерей, за наглость агрессора, ворвавшегося в наш дом.
Сопротивление все еще было значительным. Да, в небе уже не было некогда всемогущих люфтваффе. Но за каменными добротными немецкими домами наряду с малозначащим фольксштурмом на пути были и такие части, как 1200 солдат СС из личной охраны Гитлера. И все же Жукова уже не остановить, 20 апреля был его день. Фактически синхронно с радиограммой Конева Рыбалко и Лелюшенко радиоприказ поступил штабу 1-й гвардейской танковой армии от Жукова: «Катукову, Попелю.
1-й гвардейской танковой армии поручается историческая миссия: первыми ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Вы лично отвечаете за исполнение. От каждого корпуса послать одну из лучших бригад на Берлин и издать следующие приказы: не позднее 4.00 часов утра
21 апреля любой ценой прорваться в пригороды Берлина и сразу же передать для Сталина и для прессы сообщение об этом. Жуков». Никто не «похитит» у Жукова приз его жизни, плод его нечеловеческого упорства, бездонной работы и военного гения. Приглашая мировую прессу, он как бы обходил Сталина (если тот заартачится). Отныне Берлин находился под постоянным огнем артиллерии Жукова, но к победе его могли привести лишь гусеницы его танков.
Берлин
Берлинцы же вели себя так, словно не верили в свою печальную участь. Красная Армия была уже в 50 километрах от германской столицы, но в Берлине еще не прозвучал знак тревоги. Берлинцы знали, что русские атакуют — об этом говорил гром с востока, но ощущение огромной перемены наступало медленно и постепенно, от соседа к соседу. Никто не знал на каком расстоянии находятся русские армии. Появились новые плакаты: «Берлин останется немецким», «Победа или рабство», «Вена будет немецкй снова», «Тот, кто верит в Гитлера — верит в победу».
Немцы в центре оборонительной линии держались долго, но наступил предел и их решимости. Не хватало транспорта, почти полностью отсутствовало горючее, дороги были забиты беженцами — что очень затрудняло перемещение войск. Немцы начали оставлять орудия — очень показательный знак. Телефон периодически переставал работать. Офицеры прибывали к местам назначения и никого не находили. Немцы уже не знали, кто воюет на их флангах.